объят ужасом. Он выбрал себе дерево, ветви которого склонились почти до земли, до наступления ночи соорудил вокруг ствола домик, который на первых порах мог его защитить от нападений диких зверей. На всякий случай наверху он оставил отверстие, подобие дымохода, позволявшее ему дотянуться до ветвей дерева, а на самых высоких ветках с помощью двух досок сбил себе сиденье, у которого решил держать четыре или пять постоянно заряженных ружей.

Затем он взялся за провизию, оставленную ему виконтом. Реми пребывал на вершине счастья: впервые он понял, что является хозяином своей судьбы и, подобно Августу, ощутил себя властителем вселенной[49].

Об утреннем рычании он успел позабыть.

О нем заставило вспомнить легкое колыхание в траве шагах в шестидесяти от него. С той минуты Реми, продолжая трапезу, не отводил взгляда от высокой травы, в которой заметил движение. Это была пантера, которой не повезло, как Реми, обзавестись ужином, но которая, тем не менее, стремилась его раздобыть не меньше, чем он.

Реми не был близко знаком с повадками крупных диких кошек: он еще раз убедился, что на первую ветку мог опереться ногами, а третья — в пределах досягаемости его руки. Встав на первую, рукой он схватил третью ветку и начал карабкаться на дерево. Добравшись до своего стула, который был на расстоянии двадцати пяти футов от макушки дерева, он столь спокойно воссел на него, словно пребывал в надежно укрепленном бастионе. Вскоре показалась пантера. Она приближалась, подползая на брюхе, словно кот, подстерегающий воробышка. В футах двадцати от дерева она подобралась и прыгнула, оказавшись сразу на дереве, двумя метрами ниже Реми.

При себе, за поясом, Реми хранил плотницкий топор. Дождавшись, когда пантера вытянула лапу, чтобы крепче вцепиться в ствол дерева, он прицелился и точно ударил топором по лапе, отрубив ее: лапа полетела вниз, цепляя ветви дерева. Пантера испустила страшный вопль ярости и отчаянья и вытянула вверх другую лапу, которую Реми отрубил столь же проворным и мощным ударом — вторая лапа последовала вслед за первой. Пантера, яростно рыча, потеряла равновесие и тяжело рухнула с высоты двадцати футов. Схватив одно из своих ружей, Реми, не давая пантере опомниться после падения, выстрелил ей в голову. Затем спустился на землю и, вооружившись ножом, аккуратно содрал с нее шкуру, повесил ее на дерево, а лапы на дверь своего домика — подобно волчьим лапам, которые ему доводилось видеть на дверях раньше. И Реми снова принялся за свой завтрак, приговаривая:

— Посмотришь издали — чудо из чудес, а подойдешь поближе — и сказать нечего!

Пантеры точно услышали его, и ни вечером, ни ночью, ни на рассвете, хотя и слышно было их рычание невдалеке, ни одна не осмелилась показаться у самого жилища.

Тем временем домик постепенно менял свою форму и размеры: в первые дни это была просто груда веток; спустя месяц она превратилась в маленькую крепость, срубленную из стволов деревьев, подогнанных друг к другу в пазы под прямым углом. Сверху, над настилом из крепких, плотно сложенных брусьев, вырос чердак, на который можно было подняться по лестнице. Шесть досок, прилаженных одна к другой, составили походную кровать, а крепкий стол, плотно стоявший на своих четырех ножках, и один деревянный стул — всю скромную меблировку.

Однажды Реми из своего домика заметил направлявшуюся в сторону его жилища процессию, похожую на караван. Виконт де Сент-Эрмин, приехавший в это время в Пегу, позаботился обо всем, чего могло не хватить его бедному отшельнику. Он прислал ему риса, зерна, кукурузы, коня и кобылу, корову и теленка, кабана и свинью, петуха и шесть кур, двух сторожевых собак: огромного кобеля и суку — и, наконец, кота с кошкой. За всем этим следовала мельница, водруженная на леса, предназначавшаяся для помола присланного зерна.

В первые мгновения Реми почувствовал раздражение: куда было пристроить всех этих вновь прибывших? К счастью, в помощь ему виконт отправил много гвоздей, зажимов и кучу других мелочей, которых в своей пустыне Реми был лишен.

Не стоило и мечтать о том, чтобы возвести для всей этой живности постройку за двадцать четыре часа — не хватило бы и восьми дней. Он соорудил вокруг своего домика частокол, такой плотный и высокий, что невозможно было ни пройти сквозь его колья, ни перемахнуть через него в высоту.

В первый день он держал животных связанными. На второй, когда частокол длиной в сто шагов и диаметром в тридцать три был готов, Реми согнал животных в загон и запер их там. Петух приучился взлетать на один из столбов изгороди — там он пел в положенные часы и выполнял функции часового. А куры с первого же дня начали нестись.

Людям, которые сопровождали этот караван, следовало получить расписку от Реми. Виконт Сент- Эрмин заплатил им вперед; к сумме, которую они давно получили, Реми добавил несколько талков на выпивку и отправил всех обратно.

Через день после их отъезда животные — лошади, корова, боров, свинья, теленок, собаки и кошки — были выпущены из загона на свободу.

Собаки и кошки в скором времени освоились с ролью домашних животных: первые караулили ворота с обеих сторон, а вторые забирались на чердак. Чердак усиливал сходство с крепостью: там постоянно находились десять заряженных ружей в пределах досягаемости рук осажденных, а пятьдесят патронов дожидались своей очереди, чтобы стать посланниками смерти. С этого чердака, как из надежного укрытия, занимавшего господствующую высоту, через добротно сооруженные бойницы можно было вести прицельный огонь по всем направлениям, без всякого риска самому оказаться мишенью.

Вокруг дома суетились и что-то клевали куры; остальные животные разбредались по округе. С наступлением вечера инстинкт направлял их в сторону изгороди: беспокойное поведение петуха и заливистый лай собак предупредили бы о появлении тигра или пантеры, сновавших где-то поблизости. Но, как мы уже успели заметить, ни днем, ни ночью ничего подобного не случалось.

Между тем Реми все чаще приходила в голову мысль о том, что новоселы доставляют ему, единственному хозяину, слишком много хлопот. Порою, негодуя в душе на свою слабость, он мог всерьез подумывать о том, что было бы уместно присутствие в зарождающемся поселении женщины, не только ради продолжения рода, но и чтобы переложить часть свалившихся на него многочисленных забот.

Однажды ночью, когда он сильнее обычного был обуреваем своими наваждениями, которые считал происками дьявола, Реми проснулся в предрассветный час, услышав пение петуха, лай собак и звук ружейных выстрелов, доносившихся, казалось, с берега реки. Вскочив, он схватил ружье, набил патронами свои карманы, и вслед за собаками устремился к берегу реки, где, похоже, разворачивалось сражение. На берегу покоились тела убитых, трех человек, только что испустивших свой последний вздох: сомнений не могло быть — они стали жертвами пиратов, которые заплывали вверх по реке Ситаун с западного побережья Сиама. Реми пытался найти кого-нибудь, звал, но ему никто не ответил. И «лишь с рассветом ему показалось, что он заметил какое-то человеческое существо на коленях, бессловесное, оцепеневшее и неподвижное, словно статуя. Он подошел — это была девушка, индианка, двенадцати или тринадцати лет, стоявшая на коленях перед телом усопшего мужчины лет сорока. Было видно, что пуля пробила его грудь. Реми, после двух месяцев дикой жизни в полном одиночестве в пустыне, с его косматой бородой, сам мог сойти за пирата.

Тем не менее, завидев его, девушка отнюдь не выказала признаков испуга; она лишь указала на мертвого мужчину, после чего опять уронила голову и заплакала. Реми терпеливо ждал несколько минут, пока девушка не выплачет всю свою скорбь. Затем он знаками предложил ей подняться и следовать за ним. Она три раза окликнула кого-то: не дождавшись ответа, положила свою руку и голову на плечо Реми и пошла в ногу с ним. Через три четверти часа они подошли к изгороди. Животные, собравшиеся у ворот, завидев приближавшихся людей, расступились перед ними, словно выражая самое дружеское и сердечное расположение. Собака залаяла, свинья захрюкала, корова замычала, лошадь заржала, кот мяукнул, а петух прокукарекал.

Ева вошла через врата земного рая, и каждый зверь приветствовал ее на свой лад. Сам отшельник не проронил ни слова, но в минуту, когда он открывал двери своего дома, его сердце билось так, как никогда прежде.