Караччоло, проживавшим в Позиллипо.

Благодаря этим лицам мне удалось, сударыня, несмотря на Ваш отказ, получить некоторые сведения для моей «Истории неаполитанских Бурбонов «, которые я считаю достоверными (по крайней мере, против них Вы не протестовали).

Но повторяю, сударыня, поле действия романиста куда шире, нежели путь, предначертанный историку. Касаясь прискорбного периода, на который пришлась жизнь Вашей матери, в произведении, принадлежащем к области вымысла и фантазии, я хотел из чистого чувства деликатности, так сказать, идеализировать двух героев своего повествования. Я хотел, чтобы чи— татель узнал Луизу Молину, но узнал так, как в античной древности узнавали богинь, явившихся смертным, — как бы сквозь облако. Это облако должно было затуманить все, что могло быть в ее призрачной фигуре материального. Оно должно было изолировать мою героиню от семейных связей таким образом, чтобы самые близкие родственники могли ее узнать, но как узнают тень, вставшую из могилы: ее можно увидеть, но нельзя осязать.

Вот почему, сударыня, я придумал для нее полностью вымышленное происхождение от князя Караманико и, стремясь сделать Луизу Молину существом совсем особым, средоточием всех совершенств, пожелал осветить ее одним из тех лучей поэзии, которые окружают память одного человека, причастного к истории первых лет царствования Фердинанда и любовных похождений Каролины, но встающего перед нами — а это нечасто бывает! — в туманном ореоле великой любви, верности и печали.

Если это ошибка, сударыня, то признаюсь, что я сделал ее сознательно, и, упорствуя в своем заблуждении, добавлю, что, если бы мой роман уже не был написан, а его лишь предстояло написать, Ваше требование, как оно ни справедливо, не побудило бы меня изменить ни строчки в этой части повествования.

Что касается другого персонажа, выведенного мною на сцену и окрещенного именем Салъвато Пальмиери, то излишне говорить: мне отлично известно, что он никогда не существовал, а если и существовал, то вовсе не при таких обстоятельствах, в какие его поставило мое перо.

Но достанет ли у Вас смелости, сударыня, упрекнуть меня в том, что я не воскресил малосимпатичный персонаж — Фердинандо Ферри, волонтёра смерти в 1799 году и министра короля Фердинанда в 1848 году? Фердинанд Ферри, к несчастью, отнюдь не был героем романа, и, может быть, неумеренная любовь к нему синьоры Сан Феличе, которая побудила ее открыть ему тайну, доверенную ей несчастным Беккером, была бы достаточно неправдоподобной и повредила бы моему желанию сохранить своеобразие любовной линии романа, ибо мне кажется, что, описывая эту преисполненную страданий историю, вызывающую невольное сочувствие, я должен был сделать из героини не только мученицу, но и святую. Ведь, с известной точки зрения, любовь — это тоже своего рода религия; у нее тоже есть свои святые, сударыня: я назову Вам из их числа лишь двоих, наиболее значительных и чтимых во всем календаре. Это святая Тереза и святой Августин; вы видите, что я умалчиваю о святой самой популярной из всех, о той, которую в награду за любовь (ради этой любви ей многое простилось) удостоил своим явлением воскресший Иисус Христос; вы видите, я умалчиваю о Магдалине.

А теперь перейдем к кавалеру Сан Феличе. Среди кровавых казней 1799 года он остался совершенно незамеченным, как пресловутый Ватия, чья башня вздымается у озера Фузаро, тот, о ком Сенека сказал: «О Vatia, solus scis vivere!» 86 Бледный его призрак не оживляют ни ненависть, ни месть. Единственный отблеск, который бросает на него преступная любовь его жены к Фердинандо Ферри, — это даже не кровавый отблеск, а Вы знаете, что в таких случаях, если человек не является Кальдероно-вым доном Гутьерре, он становится Мольеровым Жоржем Дан-деном. Мне думается, я сделал из созданного мною воображаемого героя нечто более значительное. Я сделал из него не жестокого или смешного мужа, а преданного отца. Если в моей книге он старше годами, чем был на самом деле, то в то же время он богаче и добродетельнее, и ему, как и Вашей матери, сударыня, не придется жаловаться потомству на то, что, выскользнув из-под пера Истории, он попал под перо поэта и романиста.

И в будущем, сударыня, в том будущем, которое только и есть истинный и, возможно, единственный Элизиум, где воскресают Дидона и Вергилий, Франческа и Данте, Эрминия и Тассо, если какой-нибудь путник спросит: «Кто такая Сан Феличе?», то, вместо того чтобы, как это сделал я, обратиться к кому-либо из родственников и получить такой ответ, какой получил я: «Не говорите мне об этой женщине: я ее стыжусь!» — люди откроют мою книгу, и, к счастью для репутации этих родственников, история будет забыта и роман станет историей.

Соблаговолите, сударыня, принять заверения в моем совершенном почтении,

Александр Дюма.

Сен-Гратьен, 15 сентября 1864 года».

… поужинали солеными анчоусами … — Анчоус (хамса) — мелкая промысловая морская рыба из семейства сельдеобразных.

… Принцесса Антония, младшая из дочерей королевы … — См. т. 28, примеч. к с. 634.

… издав губами комичный звук, до удивления напоминавший тот трубный глас, что изобразил из зада дьявол, о котором рассказывает Данте. — Имеется в виду эпизод из части первой «Ад» (XXI, 139) «Божественной комедии» Данте (см. т. 28, примеч. к с. 613): бесы, терзающие в пятом круге преисподней взяточников и денежных плутов, подавали своему начальнику тайные знаки, «а тот трубу изобразил из зада» (перевод М.Лозинского).

… и да послужит она уроком всем государственным инквизиторам. — Государственный инквизитор — следователь по политическим делам в ряде итальянских государств в средние века.

… «Кровь Гракхов породила Мария», — сказал Мирабо. — Согласно Плутарху («Гай Гракх», 16), Гай Гракх (см. т. 28, примеч. к с. 317), пытаясь бежать из Рима после стычки со своими противниками, опустился в храме богини Дианы на колени и «проклял римский народ, моля, чтобы в возмедие за свою измену и черную неблагодарность он остался рабом навеки».

Марий, Гай (ок 157 — 86 до н.э.) — древнеримский государственный деятель и полководец, сторонник демократических группировок; ожесточенно боролся за власть против Суллы (см. т. 28, примеч. к с. 354).

8 февраля 1789 г., исключенный из собрания дворянства Прованса, Мирабо (см. т. 28, примеч. к с. 161), подвергая критике политику местной аристократии и предостерегая своих бывших коллег, заявил, что аристократы всегда стремились уничтожать тех из своих рядов, кто вставал на сторону народа. В качестве примера он напомнил о гибели Гая Гракха: «Перед тем как испустить дух, он взметнул горсть праха к небу, призывая богов-мстителей, и из этого праха родился Марий».

… Кровь Ванни породила Спецьяле. — О Спецьяле см. т. 28, примеч. к с. 398.

… Неаполь предоставил своему королю двух Фукье-Тенвилей … — Фукье-Тенвиль — см. т. 28, примеч. к с. 398.

… Сожжению было предано сто двадцать канонерских лодок. — Канонерская лодка (или пушечная лодка; от фр. canon — «пушка») — небольшое военное судно с артиллерийским вооружением для действий на реках и в прибрежных районах моря, в XVIII-X1X вв. — парусное или гребное.

… стояли на якоре два линейных корабля и три фрегата. — Линейный корабль — крупный трехмачтовый корабль, основная ударная сила парусного флота в XVI — XIX вв.; его водоизмещение часто превышало 5 тыс. тонн, а артиллерия включала до 130 и более тяжелых орудий.

Фрегат — в XVI — сер. XIX в. боевой корабль с тремя мачтами, оснащенными прямыми парусами; предназначался для крейсерской службы и помощи линейным кораблям в бою.

… Городом тогда называли то, что в наши дни назвали бы муниципалитетом … — С XVII в. Неаполь делился на 29 кварталов, население которых составляло шесть курий.

Курия — здесь: разряд избирателей (по имущественному, социальному, национальному или другому признаку) в феодальных избирательных системах.

«Городом» назывался Совет («Джунта»): он включал семь выборных — представителей курий,