свел их случай; во второй ее привела благодарность; потом он сделал визит из приличия; она отплатила ему визитом, и кончено. Чтобы придумать предлог продолжать знакомство, надобно было воображение поизобретательнее, чем у сэра Эдварда. Оставалась одна надежда на вдов и сирот; но ведь не всякий же день умирает какой-нибудь семейный бедняк; да хоть бы какой-нибудь бедняк и умер, легко может быть, что Анна-Мери не решится беспокоить его еще раз. И напрасно: сэр Эдвард готов был в то время пристроить всех вдов и принять на свое содержание всех сирот в целом графстве.

Погода была дождливая, и потому сэру Эдварду никак нельзя было надеяться, чтобы Анна-Мери пришла в замок; он решился сам ехать со двора и велел заложить лошадей. Том спросил, не прикажет ли он и ему ехать, но батюшка отвечал: «Мне тебя не нужно». А когда кучер, увидев, что барин уселся, спросил, куда он прикажет ехать, сэр Эдвард отвечал: «Куда хочешь». Ему все равно было куда ехать, потому что он не смел сказать, куда бы ему хотелось.

Кучер подумал немножко, потом покрутил усы и пустил лошадей во весь галоп. Дождь так и лил, и кучеру очень хотелось приехать куда бы то ни было. Через четверть часа он остановился. Батюшка сидел, или, лучше сказать, лежал в карете, и тут он высунулся из окна: карета стояла у дверей бывшего больного и, следовательно, против дома Анны-Мери. Кучер вспомнил, что в последний раз, как они тут были, барин просидел два часа, и потому он надеялся, что и нынче так же будет, а между тем дождь пройдет. Батюшка дернул шнурок, надетый на руку кучера: тот соскочил с козел и отворил дверцы.

— Ну, что ж ты делаешь? — вскричал Эдвард.

— Приехали, сударь.

— Да куда ж мы приехали?

— В деревню, ваше превосходительство.

— Да зачем же в деревню?

— А разве ваше превосходительство не сюда изволили ехать?

Кучер нечаянно угадал. Сэру Эдварду именно туда хотелось, и потому он не нашелся, что отвечать.

— Хорошо, — сказал он. — Высади меня.

Батюшка постучался у дверей бывшего больного, которого не знал даже по имени. Выздоравливающий сам отворил ему дверь.

Сэр Эдвард придумал, будто ему хотелось узнать, что делает больной, к которому он дня четыре назад завозил доктора.

Бывший больной, толстый пивовар, который прибегал к пособию медицины, потому что объелся на свадьбе своей дочери, был очень рад, что такой знатный барин вздумал посетить его, привел гостя в лучшую свою комнату, униженно просил его садиться и принес ему пробы всех сортов своего пива.

Батюшка уселся у окна так, чтобы видно было на улицу, и налил себе стакан портеру, чтобы иметь право оставаться, пока не выпьет его. Пивовар, чтобы удовлетворить любопытство почтенного посетителя, принялся рассказывать все подробности своей болезни, которая произошла совсем не оттого, что он объелся, а оттого, что выпил на радостях крошечную рюмочку вина, питья самого вредного. Потому, пользуясь случаем, он предложил сэру Эдварду, не угодно ли ему будет купить пива, и тот велел прислать ему в замок два бочонка.

Этот торг немножко их сблизил, и пивовар решился спросить, что это его превосходительство изволит все смотреть на улицу.

— Я смотрю на этот дом с зелеными ставнями, что прямо против вашего.

— А это дом Анны-Мери.

— Очень мил.

Пивовару послышалось, что он сказал: очень мила, и он отвечал:

— Да, да, девушка пресмазливенькая, да и такая предобрая, Бог с нею. Да вот, хоть бы и теперь, изволите видеть, какая погода, зги божьей не видать, а она отправилась за пять миль отсюда ухаживать за одной бедняжкой, у которой было шестеро лишних детей, да теперь еще двух родила. Она было хотела пуститься пешком, потому что если можно сделать добро, так ее ничто на свете не остановит; да я ей сказал: «Возьмите мою тележку, мисс Анна, пожалуйста, возьмите». Она было и туда, и сюда, да я опять: возьмите, дескать, матушка, ну, сделайте милость, возьмите. Она и взяла.

— Послушайте, — сказал сэр Эдвард, — пришлите мне уж лучше не два, а четыре бочонка пива.

— Да уж не прикажете ли еще бочонка два, ваше превосходительство? Пивцо, право, доброе.

— Нет, мне больше не нужно, — сказал, улыбаясь сэр Эдвард. — Но я хвалил не мисс Анну, а ее дом.

— Ага, так вы соизволили сказать мил, а не мила! Да, домик не дурен, да ведь у нее больше ничего и нет, кроме этого домика и небольшого доходца; и из того она половину отдает нищим, так что ей, бедняжке, не на что пива купить; все пьет чистую водицу.

— Француженки обычно пьют воду, — сказал батюшка, — а ее воспитывала француженка, мисс Вильвиель.

— Не смею спорить с вашим превосходительством; но мне, право, не верится, чтобы человек по доброй воле стал пить воду вместо пива. Знаю, что французы пьют воду и едят кузнечиков, да ведь мисс Анна коренная англичанка, дочь барона Лемтона. Славный человек был покойник! Отец мой знавал его во время претендента. Барон, сказывают, знатно дрался при Престонпенсе; за то все имение его отобрали на короля, и он, бедняк, принужден был уехать во Францию. Нет, ваше превосходительство, верьте или нет, а мисс Анна не по доброй воле пьет воду. А как подумаешь, что она, моя голубушка, могла бы всю жизнь себе потягивать пивцо, да еще какое!

— Как же это?

— Да мой сынишка втюрился в нее и затеял было жениться.

— Неужели же вы не позволили?

— О, я было и руками и ногами! Как малому, который получит при наследстве десять тысяч добрых фунтов стерлингов и мог бы взять за невестой вдвое и втрое против этого, жениться на девушке, у которой за душой ничего! Нет, это не ладно! Но сколько я ни толковал, он, бывало, все свое несет; нечего делать, пришлось благословить.

— И что же? — спросил сэр Эдвард дрожащим голосом.

— Да она не пошла. Батюшка отдохнул.

— И все ведь это из гордости: она-де дворянка. Уж эти мне дворяне, чтоб их всех…

— Потише, — сказал батюшка, вставая, — я сам дворянин…

— Э, ваше превосходительство, ведь я это говорю о тех дворянах, которые пьют только воду. Вы изволили взять у меня четыре бочонка?

— Шесть…

— Да, да, бишь, шесть!.. Виноват, ошибся. Больше ничего не прикажете, ваше превосходительство? — сказал пивовар, почтительно провожая сэра Эдварда, который пошел к дверям.

— Ничего; прощайте, любезный друг. Батюшка сел в карету.

— Домой прикажете? — спросил кучер.

— Нет, к доктору. А дождь так и лил.

Кучер, бормоча про себя, сел на козла и погнал лошадей во всю мочь. Минут через десять приехали. Доктора не было дома.

— Куда прикажете? — спросил кучер.

— Куда хочешь.

Кучер воспользовался позволением и поехал домой. Батюшка пошел прямо в свою комнату, не сказав никому ни слова.

— Барин-то, кажись, рехнулся! — сказал кучер, встретившись с Томом.

— Эх, брат Патрик, уж я и сам то же думаю! — отвечал Том.

Действительно, в нем сделалась такая перемена, и притом так внезапно, что эти добрые служители, не понимая настоящей причины, легко могли подумать, что он помешался. Вечером они сообщили свое мнение доктору, когда он в обыкновенное время пришел играть в вист.

Доктор слушал их с вниманием, прерывая по временам слова их более или менее выразительным: