очаровательна. Тем не менее…

— Сударь, королева Испании умерла естественной смертью. Она подтвердила это в последнюю минуту жизни, и никто не имеет права подвергать сомнению ее утверждение.

Граф фон Мансфельд произнес эти слова с таким серьезным видом, что у человека предубежденного могли бы возникнуть подозрения. Принц Дармштадтский был молод, влюблен, занят собой и своими надеждами. Он ничего не заметил и попросил посла вернуться к началу разговора, чтобы узнать то, что его интересовало, но не услышал ничего нового.

— Подождите, принц, и наберитесь терпения до тех пор, когда будете командовать вашим полком. Достаточно того, что вы знаете о своем высоком предназначении, о том, что очень скоро станете одним из самых видных людей королевства, не затратив на это никакого иного труда, кроме послушного исполнения моих советов. Завтра я буду иметь честь представить вас королю.

Довольный таким началом, принц, покинув посла, принялся разъезжать по городу и наносить визиты, которые были ему указаны. Его везде принимали так, как принято в Испании: с изысканной важностью, означающей стремление быть любезными, насколько это согласуется с серьезным характером этого народа, столь отличающегося от других южан, обычно веселых, приятных и по характеру легких. Я считаю, что испанцы похожи на свой язык, они такие же чопорные, как и он.

Впрочем, эта нация заметно увяла и все еще увядает, как говорят философы и политики.

На следующее утро принц Дармштадтский был представлен ко двору. Он увидел короля и ушел с болью в сердце.

И этому трупу предстоит обладать самой прекрасной в мире принцессой!

Карл II принял его так, как делал все, — с безразличием.

— Государь, — сказал ему Мансфельд, — принц — родственник ее величества королевы.

— Да, немецкий принц… Все немецкие принцы состоят в родстве. Правда, все принцы на свете — кузены. Я племянник короля Франции и одновременно его свояк, моя бедная Луиза была невесткой своего дяди. Дорогая Луиза!

Он постоянно и по любому поводу заговаривал о любимой супруге.

— Вы знали ее? — спросил он у принца. — Нет, государь, я не имел такой чести. — О! Как она была красива!

— Государь, принцесса Анна тоже очень красива.

— Я знаю.

Эти слова были произнесены с такой холодностью, что принц Дармштадтский готов был оскорбиться. Тайны иных сердец непостижимы!

Аудиенция длилась недолго. Король слушал своего духовника, читавшего ему главы из Евангелия и плач Иеремии. Это стало основным занятием монарха. Он целыми днями, не обсуждая государственных дел, был погружен в горестные воспоминания и молитвы. Сумасбродным идеям Карла II не было предела, и чем ближе подходило время заключение этого второго брака, тем ощутимее становилось сопротивление короля. Королева-мать опасалась даже какой-нибудь оскорбительной выходки с его стороны, когда прибудет принцесса. Пришлось изобретать новое знамение, новое вмешательство королевы Луизы, чтобы придать Карлу II решимость, и с этой целью была задумана поездка в Эскориал. Юсуф несколько раз был готов отказаться от исполнения своих обязанностей при короле. Понадобились жесткие приказы хозяина, чтобы вынудить его остаться. Врача окружили неприязнью, вынуждали сносить унижения и почти что дурное обращение. Однако последнюю волю королевы надо было исполнять, и герцог де Асторга не позволял, чтобы ее хоть в малейшей степени нарушили.

Приезд новой королевы явился для герцога страшным ударом.

«Королеву Луизу довольно быстро забыли! — думал он. — Но, по крайней мере, во мне, в моей душе поклонение ей сохранится навечно».

Фарс был разыгран так, как предполагалось, король поверил во вмешательство бедной покойницы и пообещал, что примет Анну Нёйбургскую, как положено ей по праву. Принцесса приехала на следующий день.

На этот раз король не выехал навстречу своей невесте. Oh ждал ее в Буэн-Ретиро и даже не спустился с лестницы. Он передал принцессе через своего главного мажордома, что приносит ей свои извинения, но, поскольку в этот день ему трудно ходить, просит ее принять как должное, что встретит ее на верхних ступеньках. Их бракосочетание должно было состояться в тот же вечер, и в часовне замка все уже было подготовлено для церемонии.

Комната, предназначенная королеве, была в великолепном убранстве. Главная камеристка встретила принцессу на границе; с нею прибыли также несколько придворных дам и фрейлин. Они и составили кортеж, который сопровождал ее во дворец на встречу с королем, впервые сменившим траурную одежду на роскошный костюм. Карла II поддерживал его главный конюший, духовник также не отходил от него ни на шаг. Король встретил принцессу чрезвычайно учтиво, произнес одно из тех изысканных приветствий, к которым принцы приучены с пеленок, и тут же предложил проводить ее в приготовленные для нее покои.

Карл II разговаривал с принцессой по-немецки: он довольно свободно владел им, к тому же в последние дни были приложены все усилия, чтобы освежить в памяти короля этот язык. Бедная принцесса испытала потрясение, оказавшееся болезненнее, чем она ожидала.

— О! Мне никогда к нему не привыкнуть, я убеждена в этом, — сказала она г-же фон Берлепш. — Зачем меня вынудили приехать сюда?!

— Не унывайте, ваше величество, будьте мужественны! Именно сейчас вам надо держаться. Вы станете здесь кем захотите, займете подобающее вам место, и, если возьмете на себя труд поразить короля блеском вашего ума, он расстанется со своей печалью и будет покорен вашей красотой. Старайтесь думать о приятном! Взгляните, какие драгоценности! Какая роскошь!

— Бедняжка Луиза Орлеанская, возможно, носила эту корону, — заметила Анна, указав на великолепную бриллиантовую диадему, — а после меня ее наденет другая. У меня не будет детей, и, когда увидят, что я не выполняю долга, предназначенного владычице этого королевства, со мной поступят так же, как с этой несчастной женщиной: меня убьют. Вот почему я так страдаю; мне кажется, что этот мрачный дворец вот-вот обрушится на мою голову. Я задыхаюсь!

Принцесса упала в кресло; она сидела, опустив глаза, свесив руки, склонив голову, и с трудом сдерживала слезы. Удивленная главная камеристка почтительно приблизилась к ней, поклонилась и сказала:

— Прошу простить меня, ваше величество, но наступило время заняться вашим туалетом, все ждут, когда вы будет готовы идти в часовню.

— Ах, да, вы правы; так одевайте же меня.

Печаль и тоска уже проникли в душу бедной девушки, едва переступившей порог этого дворца. Ей казалось, что она предвидит свою дальнейшую судьбу, но не догадывалась о том, что действительно ожидало ее.

Туалет длился долго; почти все придворные дамы побывали в комнате принцессы, и надо было принимать их, отвечать на приветствия, запоминать имена и улыбаться им, хотя ей так хотелось плакать. Ее облачили в великолепную мантию и юбку, сплошь расшитую каменьями, голову украсили роковой короной; Анна была бледна как привидение, но наотрез отказалась от румян. И напрасно ее убеждали, что этого требует этикет, румяниться она не согласилась.

— Я никогда не опущусь до такого притворства, — заявила она, — не хочу скрывать то, что чувствую, пусть этот народ и этот двор не думают, что я счастлива стать их королевой. О, лучше бы я умерла!

Подобное начало показалось испанцам чрезвычайно странным. Это было, на самом деле, тем более странным, если учесть, что она не оставила в прошлом никакой сердечной привязанности, и, в конце-то концов, незаметная принцесса Нёйбургская должна была принести некоторые жертвы, получая корону Испании и Обеих Индий.

Еще на границе принцесса познакомилась со своей свитой. Ей представили ее надсмотрщицу — главную камеристку, герцогиню де Вильяфранка, и главного мажордома, но на эту должность уже не был назначен красивый и поэтичный де Асторга. Герцог ни за что на свете не согласился бы занять тот пост, впрочем,