— Ты ошибаешься, Мориц.
— Вот как?
— Так как, — продолжала танцовщица, — я решила во что бы то ни стало скомпрометировать нашего друга и явилась теперь исключительно для того, чтобы переговорить с ним о важном деле…
— Гм? — заметил Мориц.
— Так как, — продолжала Фульмен тоном судьи, произносящего приговор, — вы обвинили нас, Армана и меня, в тайных сношениях, то мы, по крайней мере, имеем право воспользоваться этим, и я, Фульмен, как заменяющая хозяйку дома, прошу вас оставить нас.
— О-го! — пробормотала Нини Помпадур. — Какой тон! Но Фульмен выразительно взглянула на Морица, и тот немедленно поднялся с места.
— Пойдем, Нини, — сказал он, — не будем нарушать их медовый месяц.
Он пожал руку изумленному Арману и, увлекши за собою свою черноволосую спутницу, напевая, спустился с
лестницы.
Тогда Арман, пораженный приходом Фульмен, воскликнул:
— Как вы… вы здесь!..
Фульмен ответила не сразу; она сначала сбросила накидку на диван, сняла шляпу, стащила перчатки и с улыбкой взглянула на молодого человека.
— Неужели, — спросила она, — есть что-нибудь удивительного в моем посещении?
— Но оно является для меня неожиданностью.
— Во-первых, дорогой мой, весь Париж после того, как нас видели вместе у итальянцев, думает, что я ваша возлюбленная! Париж ошибается теперь, хотя иногда он бывает прав.
— Вы думаете? — спросил Арман, грустно улыбнувшись. Фульмен пристально посмотрела сначала на него, а потом взглянула в зеркало на себя.
— Фат! — сказала она.
Она уселась рядом с Арманом и продолжала:
— Вполне естественно, что я явилась посетить своего будущего обожателя так просто, без всякого серьезного дела.
И Фульмен искоса взглянула на молодого человека.
— Однако, — прибавила она, — успокойтесь, я пришла по делу.
Арман вздрогнул.
— Я приехала за вами.
— За мною! — воскликнул он, все более и более удивляясь.
— Одевайтесь и едемте!
XXV
— Едемте, — сказала Фульмен, кутаясь в шаль, — дорогой я объясню вам все подробнее.
— Но куда же вы хотите меня везти? — спросил Арман.
— Повторяю вам: едемте.
— Странная женщина! — прошептал молодой человек, повинуясь против своего желания воле танцовщицы.
— Сегодня холодно, — прибавила она, — надевайте пальто потеплее. Я не хочу, чтобы вы простудились: в конце концов я все же отвечаю за вас.
— Неужели! — воскликнул Арман, улыбаясь.
— Еще бы! — пробормотала Фульмен. — Поймите, мой дорогой друг, что я имею виды на вас… в будущем.
Арман вздохнул, но промолчал; однако, повинуясь Фульмен, он прошел в туалетную и, пока она надевала шляпку, быстро оделся. Он вошел в городском костюме и белом кашемировом пальто, надетом поверх голубого сюртука.
— А! — сказала Фульмен, улыбаясь. — Вы оделись восхитительно, мой друг; но ваш костюм не соответствует моему плану. Белое пальто иногда слишком обращает на себя внимание… ночью…
— Значит, вы хотите заставить меня разыграть роль преступника?
— Может быть.
— Черт возьми! Уж не захватить ли мне с собою пистолет. Фульмен движением руки остановила его.
— Я не люблю людей, разгуливающих по Парижу с пистолетом в кармане, — сказала она, — это напоминает итальянских разбойников и довольно опасно; но маленький-маленький кинжалик…
— Вот оно что! — проговорил удивленный Арман.
— Я говорю, — повторила Фульмен, — что иногда… сегодня вечером, например, совсем не лишнее захватить маленький кинжал.
— Следовательно, я могу подвергнуться опасности?
— Быть может, да… быть может, нет.
— Честное слово, — пробормотал Арман, — вы загадочная женщина и притом у вас какая-то особенная способность заставлять меня делать эксцентричности.
— Это в своем роде достоинство, — сказала Фульмен, улыбнувшись.
У Армана, как читатель помнит, была прекрасная коллекция оружия, развешанная по стенам курильной. Он выбрал небольшой корсиканский кинжал, в черных бархатных ножнах, и показал его Фульмен.
— Это именно то, что нужно, — сказала она. — Теперь наденьте другое пальто — черное или темно- коричневое.
Арман повиновался.
— Пойдемте, моя карета ждет у ворот.
— Итак, вы не хотите сказать мне, куда вы меня везете? — спросил Арман.
— Сохрани Боже!
— Согласитесь, что в таком случае я оказываю вам некоторую услугу, следуя за вами.
— Услуга всегда требует награды, — заметила на это Фульмен, бросая убийственный взгляд на молодого человека.
Она взяла его под руку, вышла вместе с ним из курильной и спустилась с лестницы.
Старик Иов стоял на последней ступеньке.
— В котором часу барин вернется? — спросил он тоном, в котором сквозила почтительность слуги и привязанность старого солдата, которую он питал к сыну полковника.
Арман при этом вопросе взглянул на Фульмен.
— Неизвестно, — сказала Фульмен. — Быть может, в полночь, быть может, завтра утром…
И, открыв дверцу голубой каретки, запряженной парой темно-карих лошадей, она села первой, очаровательным жестом пригласив Армана занять место рядом с нею. Арман приветливо кивнул на прощание Иову.
— Куда прикажете ехать, сударыня? — спросил лакей, становясь на запятки.
— Улица Лагарп, на углу площади Эстрапад, — приказала Фульмен.
Лакей, сев рядом с кучером, передал полученное приказание, и карета рысью выехала со двора и покатила по Елисейским полям.
— Теперь, — сказала Фульмен, — когда вы попали ко мне в руки и уж не убежите от меня, побеседуем.
— Да, побеседуем, — сказал Арман, — потому что я сильно заинтересован всеми этими таинственностями.
— Друг мой, — возразила Фульмен, — я вам уже сказала вчера, что полюбила вас, когда узнала о вашей любви к Даме в черной перчатке, что люблю вас, хотя вы не любите меня, и хочу одержать победу над вашим сердцем, устранив тысячу препятствий.
Арман ответил на это, взяв ее руку:
— Вы с ума сошли!
— Знаю, — сказала Фульмен с гордой улыбкой. — Но разве вы не знаете, дорогой мой, что истинная мудрость и есть безумие и что непоколебимая истина всегда бывает парадоксом.