- Если не за ловушку, - поправил его Кадье, который кичился своей осведомленностью, - то, во всяком случае, за скрытую провокацию: за своего рода ультиматум.

- С какой же целью?

- Да чтобы вынудить Францию высказаться немедленно! Всем известно, что план кампании германского генерального штаба состоит в том, чтобы с самого начала одержать на французском фронте решительную победу, которая позволит ему перенести затем усилия на восточный фронт. Поэтому Германии важно напасть на Францию как можно скорее. Отсюда и исходит желание немцев втянуть Францию в войну до того, как начнутся сражения на германо-русском фронте!

Стефани уже несколько минут проявлял нетерпение. Его звучный голос положил конец спору:

- Черт возьми, все вы рассуждаете так, словно война уже объявлена или будет объявлена сию минуту! И это в такой момент, когда союз французских и немецких социалистов готовится стать крепче, чем когда- либо! Когда приезд Мюллера, - а сегодня вечером он будет среди нас, - позволяет наконец рассчитывать на общее, немедленное, решительное выступление!

Все замолчали. Тень Жореса с минуту реяла в комнате. Стефани сказал то, что сказал бы патрон. В самом деле, официальная посылка в Париж делегата социал-демократов, чтобы наперекор правительствам скрепить договор о мире между народами, - не было ли это при настоящем положении вещей фактом беспрецедентным, фактом, который действительно давал основания надеяться на все?

- Что за молодцы эти немцы! - вскричал Жюмлен. И его юношеская вера, без всякого перехода сменившая крайний пессимизм, являлась яркой иллюстрацией всеобщей растерянности.

Появление Реноделя изменило направление разговора.

Он был бледен, лицо его опухло, взор блуждал. Он провел ночь, бодрствуя у тела своего друга.

Он пришел на заседание бюро Социалистической федерации Сены, которое было назначено на сегодняшнее утро в 'Юманите', чтобы срочно обсудить положение, создавшееся в партии после потери ее вождя, и хотел предварительно побеседовать со Стефани по поводу воззвания, только что выпущенного Объединением профсоюзов. Он утверждал, что в Лионе, Марселе, Тулузе, Бордо, Нанте, Руане, Лилле - повсюду организуются новые манифестации.

- Нет, нет, - повторял он, сжимая кулаки, - еще рано отчаиваться!

Их оставили вдвоем. И Жак после тщетной попытки увидеть Галло - в кабинете его не оказалось - вышел из редакции: ему хотелось, прежде чем пойти к Женни, посмотреть, какова атмосфера в анархистских кругах, и зайти в 'Либертэр'.

Но на площади Данкур он столкнулся с братьями Кошуа, двумя рабочими-каменщиками, завсегдатаями 'Либертэр', и они убедили его не ходить дальше.

- Мы только что оттуда. Там никого нет. Товарищи настороже. Полиция шныряет вокруг. Зачем самому лезть к ней в лапы?

Жак немного проводил их. Они шли, сами не зная куда, без цели. Сегодня они бросили свою стройку 'из-за всего этого'.

- Ну, а ты что скажешь об их войне? - спросил старший, высокий рыжий малый в веснушках. Черты лица были у него грубоватые, но во взгляде бледно-голубых глаз светилась в это утро какая-то необычная мягкость.

- Ему на это наплевать, он швейцарец, - отрезал младший. (Несмотря на то, что они не были близнецами, он был точной копией брата, - но походил на него так, как законченная статуя походит на первоначальный слепок.)

Жак счел излишним пускаться в объяснения.

- Нет, мне не наплевать, - сказал он мрачно.

Младший охотно согласился:

- Ну, понятно. Но все-таки это другое дело. Вот попади ты в ту же кашу, что и мы...

Старший, - как видно, чтобы отпраздновать этот неожиданный отдых, он немного выпил, - оказался более словоохотливым:

- С нами дело обстоит просто. Тот, у кого нет ничего, кроме собственной шкуры, держится за нее!.. Спору нет - при случае и мы могли бы сложить головы за свои убеждения. Но за убеждения социал- патриотов - дудки! Пусть идут те, кому это нравится! Наше отечество там, где можно спокойно работать. Верно, Жюль?

Младший недоверчиво посвистывал.

- Но как же? - спросил Жак. - Если все-таки будет мобилизация, вы... что вы будете делать? (Он думал о себе. Его ответ на вопрос Антуана был совершенно искренен. Он не знал. Он будет отчаянно бороться. Но где? И с кем? И как?.. Впрочем, он не разрешал себе думать об этом: это уже значило бы сомневаться в возможности сохранения мира.)

Младший украдкой взглянул на старшего и, словно опасаясь, как бы тот не начал болтать, поспешно ответил:

- Нам идти только на девятый день. Времени много, увидим.

Но старший не заметил предостережения брата. Он нагнулся к Жаку и понизил голос:

- Знаешь ты Сайявара? Нет? Рябого? Сайявар родом из Пор-Бу44. Понимаешь? Он знает испанскую границу наизусть, как мы улицу Менильмюша45... - Он таинственно подмигнул. - Говорят, Испания, если даже и будет война, все равно останется нейтральной. Там свободно: ничто не помешает тебе по-человечески заработать кусок хлеба. И работы мы не боимся. Верно, Жюль?

Младший исподлобья взглянул на Жака. Его голубые глаза сверкнули металлическим блеском. Он проворчал:

- Не вздумай проболтаться об этом!

- Будь покоен, - сказал Жак, пожимая им руки.

Он задумчиво посмотрел им вслед и отрицательно покачал головой.

'Нет, только не это... Это не для меня... Бежать в нейтральную страну да, иногда это может иметь свое оправдание. Но бежать для того, чтобы 'спокойно работать' и 'зарабатывать кусок хлеба', в то время как другие... Нет! - Он сделал несколько шагов и снова остановился: - Но в таком случае что же, что?'