- Мой... Дядя Антуан солдат, ему нужен нож: резать хлеб, резать мясо.

Но это не интересовало Жан-Поля:

- А что ты делаешь?

- Посмотри сам... Разве не видишь? Делаю лодочку. Делаю тебе лодочку. Когда мама будет тебя купать, ты пустишь эту лодочку в ванну, и она будет плавать и не потонет.

Жан-Поль молча слушал, наморщив лоб. Он раздумывал над чем-то. Что-то было не по нем: ему, должно быть, был неприятен слабый, охрипший голос Антуана.

Он как будто ничего не понял из объяснений дяди. Может быть, он никогда не видел лодки?.. Он громко вздохнул и, откликаясь только на одну из фраз Антуана, потому что эта фраза возмутила его своей вопиющей неточностью, поправил:

- А меня не мама купает, а дядя Дан!

Потом, нисколько не пленившись искусной работой Антуана, вернулся к своему жуку.

Не желая настаивать, Антуан бросил лодочку и положил возле себя нож.

Через минуту Жан-Поль опять подошел к нему, Антуан попытался снова установить дружеские отношения:

- А что ты делал сегодня? Гулял в саду с дядей Даном?

Жан-Поль подумал немного, как бы припоминая, так ли это было на самом деле, и утвердительно кивнул головой.

- А ты себя хорошо вел?

Жан-Поль снова утвердительно кивнул головой. Но тут же подошел к Антуану и серьезно объявил:

- Я не совсем уве-лен!

Антуан невольно улыбнулся:

- Как! Значит, ты не знаешь, хорошо ли ты себя вел?

- Нет, холошо! - закричал гневно Жан-Поль. Потом, как бы вновь подчиняясь голосу совести, смешно наморщил носик и повторил, выделяя каждый слог: - Но я не совсем увелен.

Он зашел за спину Антуана, делая вид, что уходит прочь, и вдруг, быстро нагнувшись, хотел потихоньку схватить лежавший на земле нож.

- Нет, нельзя! - проворчал Антуан, прикрывая нож рукой.

Жан-Поль не отступил и бросил на Антуана гневный взгляд.

- С этим не играют! Ты обрежешься, - добавил Антуан. Он сложил нож и сунул его в карман. Мальчик с вызывающей и обиженной рожицей продолжал стоять возле Антуана в позе боевого петуха. Желая положить конец ссоре, Антуан миролюбиво протянул ему руку. Синие глаза мальчика загорелись внезапным блеском и, схватив протянутую руку, как будто желая ее поцеловать, он вцепился в нее зубенками.

- Ай! - вскрикнул Антуан. Он был так удивлен, так растерян, что даже не подумал рассердиться.

- Жан-Поль нехороший, - сказал он, рассматривая укушенный палец. Жан-Поль сделал дяде Антуану больно.

Мальчик взглянул на него с любопытством.

- Очень больно.

- Очень больно! - повторил Жан-Поль с явным удовольствием. И, круто повернувшись на пятках, вприпрыжку бросился прочь.

Этот случай поставил Антуана в тупик. 'Простая потребность отомстить? Нет... Что ж тогда? В таком поступке может быть все, что угодно... Возможно, видя мой отпор, видя, что ему со мной не справиться, он почувствовал так остро свою беспомощность, что не мог сдержаться... Быть может, он укусил меня не для того, чтобы причинить мне боль и меня наказать. Быть может, он повиновался просто непреодолимой физической потребности разрядить свое нервное напряжение... Впрочем, чтобы судить о подобных реакциях, пришлось бы прежде всего измерить степень желания. Желание схватить нож могло быть настолько повелительным, что взрослому этого даже не понять!'

Он украдкой взглянул на Жан-Поля, ему хотелось убедиться, что он здесь. Отойдя метров на десять, мальчик пытался вскарабкаться на холмик, не обращая никакого внимания на Антуана.

'Конечно, и Жак тоже был способен на такие порывы злобы, - подумал Антуан. - Но стал ли бы он кусаться?'

Ему хотелось разобраться в этом вопросе. Он обратился к воспоминаниям. Он не мог не отождествлять настоящее с прошлым, сына с отцом. Не мог не видеть в глазах Жан-Поля зарождения тех чувств, которые десятки раз подмечал в глазах Жака: бунт, обиду, вызов, одинокую и сосредоточенную гордыню. Аналогия показалась ему столь разительной, что он сразу же попробовал углубить ее, даже решил, что в ребячьем бунте сказались подавляемые хорошие свойства: цельность, чистота, неразделенная нежность - все то, что у Жака до конца жизни скрывалось за необузданностью, горячностью.

Боясь простудиться, он хотел встать, но вдруг внимание его привлекли странные акробатические упражнения мальчика: Жан-Поль пробовал взять штурмом холмик примерно двух метров высоты; слева и справа холмик спускался к земле пологими скатами, взобраться по которым не представляло особого труда; посредине он подымался круто, но именно по этому склону и пытался влезть Жан-Поль. Несколько раз он с разбегу добирался до половины холма, но соскальзывал и скатывался вниз. Сильно ушибиться он не мог, - склон был покрыт мягким слоем сосновых игл. Малыш был поглощен своим занятием: на всем свете существовали только он и этот холм, на который он решил взобраться. С каждым разом он взбирался все выше и с каждым разом скатывался с все большей высоты. Он тер ушибленные коленки и лез снова.

'Энергия у него наша: настоящий Тибо, - подумал удовлетворенно Антуан. - У нашего отца властность, желание господствовать... У Жака буйство, мятежный дух... У меня упорство. А здесь? Во что выльется та сила, которую носит в своей крови этот ребенок?'

Жан-Поль снова бросился на штурм с такой яростной отвагой, что почти добрался до вершины. Однако песок осыпался у него под ногами, и казалось, он опять скатится вниз... Но, нет! Ухватившись за кустик травы, он каким-то чудом удержался, подтянулся на руках и взобрался на верхушку холма.

'Держу пари, что он сейчас оглянется, посмотрит, слежу ли я'.

Антуан ошибся. Мальчик повернулся к нему спиной и, очевидно, совсем забыл о нем. С минуту он постоял на верхушке холма, крепко упираясь в землю маленькими ножками. Потом счел, по-видимому, себя удовлетворенным и спокойно спустился вниз по отлогой стороне, даже не оглянувшись на завоеванный холм, прислонился к дереву, снял сандалию, вытряхнул из нее камешки, а потом снова аккуратно обулся. Но он знал, что не сможет сам застегнуть пряжку, поэтому подошел к Антуану и молча протянул ногу. Антуан улыбнулся и покорно застегнул сандалию.

- А сейчас мы с тобой пойдем домой. Ладно?

- Нет.

'Он как-то особенно, по-своему, говорит 'нет', - подумал Антуан. Женни права. Это, пожалуй, действительно не простое нежелание выполнить то или другое требование взрослых, а отказ вообще, преднамеренный... Нежелание поступиться хотя бы крупицей своей независимости во имя чего бы то ни было!'

Антуан поднялся.

- Пойдем, Жан-Поль, будь умницей. Дядя Дан нас ждет. Идем!

- Нет!

- Ты же должен показать мне дорогу, - продолжал Антуан, желая смягчить положение (он чувствовал себя довольно нелепо в роли гувернера). - А по какой аллее нам идти? По этой? Или по этой? - Он хотел было взять мальчика за руку. Но Жан-Поль уперся ногами в землю, а руки заложил за спину.

- Я сказай - не пойду!

- Хорошо, - ответил Антуан, - Ты хочешь остаться здесь один? Оставайся! - И с безразличным видом направился к дому, розовая штукатурка которого пламенела в предзакатных лучах между стволами деревьев.

Не успел он сделать и тридцати шагов, как услышал за собой топот, Жан-Поль догонял его. Антуан решил заговорить с ним как можно веселее, как будто между ними ничего не произошло. Но мальчик обогнал его и, не останавливаясь, дерзко крикнул на ходу:

- А я домой! Потому сьто я сам хоцу!