А ты скучал по мне?

— Конечно.

Они помолчали. Когда он снова заговорил, по ее телу пробежала легкая приятная дрожь.

— Завтра мы подойдем к берегу. Утром, если ветер не изменится.

Теперь уже напряглась София. Он развернулся, чтобы посмотреть ей в лицо.

— Ничто завтра не изменится, ни в наших отношениях, ни в нас. — Он поднес ее руку к своим губам и поцеловал ее пальцы.

Потом он крепко прижал ее к своей груди.

— Я только сейчас кое-что понял. Она подняла на него глаза.

— Твоего маленького свертка больше нет, — прошептал он, проводя пальцами между ее грудей. — Ты не выбросила его за борт?

Она улыбнулась:

— Он под моим матрасом. Я не хочу, чтобы он оставался между нами. Но предположим, что я бы выбросила его за борт, что тогда? Надеюсь, что ты женишься на мне не из-за денег?

— Нет. — Он тихонько засмеялся. — Шестьсот фунтов — это, конечно, сумма… но нет. Недостаточная, чтобы соблазнить мужчину с моими средствами. Если бы речь шла о шести тысячах, тогда, возможно, у тебя были бы основания для беспокойства.

«А если речь идет о двадцати тысячах? Тогда бы мне стоило обеспокоиться?»

София положила голову ему на плечо. Она понимала, что он шутит, что ее деньги не имеют власти над его чувствами. Ради денег он мог бы жениться много лет назад, если бы хотел. Но она все еще сомневалась в том, стоит ли раскрывать размеры своего состояния, учитывая, как он рассердился в первый раз.

Она также не хотела рассказывать ему о Тоби. Как могла она поведать, что еще недавно была обручена с заботливым, терпеливым молодым человеком, которого так жестоко бросила? София опасалась, что Грей вновь начнет в ней сомневаться, и не представляла, как сможет это вынести. Лучше подождать, пока они не поженятся. Тогда уж он не сможет сомневаться в ее любви.

Она закрыла глаза и отбросила все мысли. Кроме мыслей о Грее. Его большой палец рисовал маленькие интимные кружки на ее спине, и по ее телу пробежала волна желания.

— Ты не хочешь спуститься вниз? — спросила она.

Желание побуждало его ухватиться за это приглашение, но он нашел в себе силы отказаться.

— Немного погодя. — Он взял ее пальцами за подбородок и приподнял ее лицо. — Прямо сейчас я хочу целовать свою возлюбленную под этими звездами.

Созвездия в странном хороводе кружились над ними, даря им свой свет и небесную красоту.

— Ты принадлежишь мне, — как в трансе, шептал он. — А этот мир принадлежит нам.

София закрыла глаза, и теперь звезды мерцали в ее воображении. Яркие созвездия желания — сверкающие, горящие, томящие неизвестностью, кружащиеся в самых темных уголках ее сознания. Восхитительно. Его язык, властный и быстрый, своими касаниями выбивал возбуждающе-чувственный и в то же время убаюкивающий ритм, так восхитительно совпадавший с ритмом ее растущего желания. Грудь болела от страсти, и она прижалась к нему всем телом. Она извивалась в его объятиях, пока вздыбившаяся, твердая и горячая часть его тела не вошла в нее.

Грей издал глубокий горловой стон. София наслаждалась этим диким звуком, осознав, какую власть имеет над ним. Но лишь мгновение она наслаждалась силой своей власти, а затем вновь покорилась ему, его опасному непредсказуемому желанию, которое она в нем разбудила.

— А теперь, — проговорил он, вцепившись в ее бедра, — теперь мы спустимся вниз.

Они проснулись от света зажженной свечи.

— Знаешь, о чем я думаю? Когда ты встретишься с моей сестрой, помоги мне убедить ее. Надеюсь, твое присутствие упростит мою задачу.

— Убедить ее в чем? — спросила София.

— Поехать с нами, конечно. Теперь, когда не стало ее матери и Мары… Я не могу позволить ей жить там одной.

— Мары?

— Жены Джосса. Она умерла при родах в прошлом году.

— Как ужасно! А ребенок выжил?

— Да. Мальчик, Джейкоб. Теперь за ним присматривает Бел.

Он помолчал.

— Жаль, что ты не была знакома с моим братом раньше, — продолжал Грей. — До смерти Мары он был другим. И наши отношения были другими. Более братскими.

— Горе меняет людей.

— Это я уже понял. А ты, должно быть, уже догадалась, что мать Джосса была любовницей моего отца. По крайней мере, одной из его любовниц. Она была рабыней.

— Понятно.

— С самого начала мой отец открыто признавал Джосса своим сыном. Это было после смерти моей матери и до того, как у отца появилось так много незаконнорожденных детей, что признать их всех стало невозможно. Мы росли как братья. Но так было только днем — мы играли, обедали вместе, вместе занимались. А ночью я оставался в доме, а Джосс отправлялся в жилище своей матери. — Он нахмурился. — Сейчас странно вспоминать, как я завидовал ему. Он имел все привилегии, которыми пользовался я, но на него не возлагали тех ожиданий, которые возлагали на меня. Мне казалось, что Джоссу повезло, что он живет припеваючи, и лишь гораздо позже я понял, что дело обстоит совсем иначе.

София погладила его по волосам.

— Думаю, — продолжил он, — не должно показаться странным, что в конце концов Джосс начал обижаться на меня. Когда отец начал поговаривать о том, что мне пора возвращаться в Англию, в университет, мне очень хотелось поменяться с Джоссом местами и остаться дома. А ему больше всего хотелось уехать. Мы все время ругались, и дело доходило даже до драк.

— Это обычное дело между братьями, — вставила София. — И мы с сестрой постоянно ссорились, когда были в таком возрасте.

— Думаю, ты права. Но в конечном итоге чужая драка воздвигла барьер между нами. Однажды вечером, возвращаясь домой из города, Джосс оказался на пути у пьяных мерзавцев. Они решили напомнить моему брату, что он рожден рабом, избили и заклеймили его.

Ее рука замерла в его волосах.

— Заклеймили?

— Раньше такое делали с рабами — ставили тавро владельца на спине раба. На Тортоле клеймить рабов вышло из обычая уже несколько поколений назад, но негодяи, напавшие на Джосса, решили возродить традицию.

Комок подкатил к его горлу, когда он вспомнил, как избитый Джосс долгие дни лежал в постели, не в силах подняться. Запах сгоревшей кожи сменился нездоровым запахом инфекции, потом сладковатой вонью настойки опия, которая перекрыла все остальные запахи. Но об этой части истории ему не хотелось говорить.

— О Боже! — только и смогла вымолвить София. Она вновь начала поглаживать его волосы.

— Я должен был уехать в Англию до его окончательного выздоровления. Я сидел у постели больного и обещал ему, что когда у меня будут мои собственные деньги, я вернусь за ним и Бел, мы разделим все и будем совершенно на равных.

— От этого ему стало легче? Грей усмехнулся:

— Он послал меня к черту. Он испытывал страшную боль, и его боль просто убивала меня. Я напился до чертиков, мне было плохо, но я опять напился. Я не знал, как убедить его, хотя постоянно напоминал Джоссу, что, несмотря ни на что, мы с ним братья.

София тихонько охнула. Она убрала руку с его волос и коснулась шрама на его груди:

— О, Грей, а кто сделал это с тобой? Он вздохнул:

— Я был так глуп и неумел. До спины я, естественно, дотянуться не мог. Я недостаточно разогрел