тебя! Я хочу всю исцеловать тебя. — Он прижимался губами к ее уху, к ее шее, к маленькой выемке у основания горла. — Хочу прикасаться к тебе везде. — Его рука, загрубевшая от свежих мозолей, шарила по ее груди и бедрам, захватывая жадные горсти плоти.

Затем он отстранился. Она открыла глаза и увидела, что он пристально смотрит на нее, напряженно изучая в темноте. В темно-синих глазах мерцало отражение крошечных серебристых лун.

— Милая, — сказал он, и его голос задрожал. — Я хочу знать, что ты принадлежишь мне, и только мне. — Он начал медленно входить в нее. — Мне… Только мне… — Он продвинулся глубже. — Я хочу знать, что никакой другой мужчина никогда не получит этого.

Ей страстно хотелось обнять его, привлечь еще ближе, раствориться в нем. Шептать обещания ему на ухо и не выпускать из своих объятий, пока он не поймет, что она действительно принадлежит ему, а он принадлежит ей.

— Я хочу тебя. — Тяжелое дыхание прерывало его слова, и каждое слово он сопровождал толчком. — Я хочу… чтобы ты… была моей… Теперь… Всегда…

— Да. — Ногами она крепко обвила его бедра, обнимая его единственно возможным способом. — Всегда.

— Я хочу, чтобы ты наполнилась моим семенем. Чтобы ты зачала нашего ребенка.

Его темп ускорился, глаза были крепко закрыты.

— Грей, — прошептала она, ощущая прилив удовольствия, когда он поднял ее бедра, и с каждым глубоким толчком приближаясь к высшей точке экстаза. Ее губы жадно раскрылись, когда она почувствовала, как удовольствие скользит внутри ее тела, то поднимаясь к самому горлу, то замирая внизу, вокруг его настойчивой плоти.

— Я хочу тебя! — прорычал он, крепче сжимая ее пальцы. — Я хочу правды. — Он замер. Время остановилось, раскачиваясь на краю пропасти. — Я хочу правды, — повторил он, вновь входя в нее. Затем он остановился, войдя в нее полностью. Он отпустил ее руки и склонился над ней, уткнувшись лицом в ее шею. — И ничто этого не изменит, клянусь тебе. Ты можешь рассказать мне все. Я готов это выслушать.

Дрожащими руками она обхватила его голову.

— Я люблю тебя.

— Это не… — Он напрягся в ее руках и начал отстраняться. София выгнулась и притянула его к себе. — О Боже! — простонал он, вновь погружаясь в нее. — Ты же знаешь, что я не это имею в виду.

— Разве? — Она погрузила пальцы в его волосы и поцеловала его в мочку уха. — Грей, это правда. Я люблю тебя.

— Скажи мне это снова. Скажи мне правду.

— Я люблю тебя.

Еще быстрее. Безудержнее. Безысходнее. Они неслись к вершине.

— Скажи мне больше, — потребовал он, зубами царапая ее плечо.

— Ты тоже меня любишь, — произнесла она. Губами он нашел ее губы, и теперь в этом была вся правда — в этом поцелуе, в их соединении, в утонченном наслаждении, которое дрожью и трепетом пронзало их тела.

Они расслабленно рухнули вместе, влажные от пота и задыхающиеся. Но он лежал неподвижно лишь несколько мгновений, затем начал снова — он покрывал нежными поцелуями ее шею, своей огрубевшей рукой обхватывал ее грудь.

— Ты так прекрасна, — выдохнул он, уткнувшись ей в волосы.

Неожиданно к ее глазам подступили слезы, и Софии пришлось сдерживать их.

— Клянусь, я никогда не оставлю тебя, — шептал он. — Я говорил это раньше и повторяю теперь. Для меня не важно, что ты сделала в прошлом, потому что со мной твое будущее. И даже если я никогда не узнаю твоего имени, это не важно. Я дам тебе свое.

Он поднялся на одном локте и отвел волосы с ее лба. Его белозубая улыбка светилась в темноте.

— Для всех ты будешь миссис Грейсон, но для меня… для меня ты всегда будешь «милой». Как иначе я могу называть тебя?

София сглотнула комок в горле.

— Я думала, что ты не из тех, кто женится.

— Я и сам так думал. И это хорошо, иначе я бы сейчас находился в другом месте с какой-нибудь неподходящей женой и не был бы здесь с тобой. — Его рука скользнула вниз по ее животу. — Возможно, ты уже носишь нашего ребенка. Я хочу, чтобы у нас был ребенок. Я не представляю жизни без тебя.

В ее груди затрепетала надежда.

— Грей…

— Ш-ш-ш… — Он поднес палец к ее губам. — Ничего не говори, кроме «да».

Молчание было невыносимым, а темнота настолько густой, что, казалось, ее можно резать, как пирог.

Грей не отнимал пальца от ее губ, неожиданно ему стало страшно. Что, если он отпустит ее губы, а она не скажет «да»…

Сомнения стали закрадываться в его сердце, предвещая панику. Как он мог всего лишь за несколько коротких недель так влюбиться в эту женщину? Как у него вообще могли возникнуть такие сильные чувства? И как он осмелился думать, что заслуживает ее, заслуживает такого счастья?

Ее губы дрожали от его прикосновения, а может, это его палец дрожит на ее губах. У него было ощущение, будто тяжкий груз дрожит в неустойчивом равновесии, опираясь на его сердце. Один вздох, одно ее дыхание, и груз может упасть. И раздавить его.

Он медленно опустил вниз свой палец, освобождая ее губы. И мир замер. Грей чувствовал себя подсудимым, ожидающим приговора и абсурдно надеющимся на пожизненное заключение.

— Да, — прошептала она.

— Да? — Ему недостаточно было услышать это один раз. Полумесяц ее улыбки превратился в растущую луну. — Да.

Он схватил ее за плечи.

— Да, — вновь подсказал он ей. Ему недостаточно было услышать это и дважды.

Она прижалась к нему теснее, ее ноги сжимали его бедра, а руки обвивали его шею. Он все еще был в ней, и там она теснее обхватила его. Пульсирующее возбуждение вновь вздыбило его плоть.

Она вытянула шею и поцеловала его.

— Да, — шептала она вновь и вновь между поцелуями. — Да, Грей. Да. — Она откинула голову на подушку. — Я люблю тебя.

И возбуждение его возросло еще сильнее. Господи, он никогда не насытится этой женщиной! Своей женщиной. И — чудо из чудес — она тоже не может им насытиться.

— Милая. — Он опустил руку и огладил ее там, где соединялись их тела. — Клянусь, что позабочусь о тебе. Я сделаю тебя счастливой.

Он молил Бога о том, чтобы это было правдой.

— Мм… О да! — выдохнула она.

Один раз, два, дюжину раз, а Грей все не мог наслушаться, как она произносит это слово. Он любил ее неторопливо, но настойчиво и непреклонно, пока она не начала задыхаться и не произнесла слова «да», «Грей» и «Боже» так много раз, что они уже начали казаться священными клятвами.

А потом он смотрел, как она спит. Наступивший рассвет окрашивал ее наготу теплыми сверкающими лучами солнца.

Потребовался бы художник эпохи Возрождения, чтобы запечатлеть эту красоту.

Ее волосы разметались по подушке — миллион нитей тончайшего шелка. Когда она проснется, поклялся Грей, он расчешет их до блеска. Он восхищался гладким диском ее околососковых кружков, расслабленных во сне. Он тайком подул на них, и они сжались в упругую розетку. Его взгляд скользнул ниже, где ее пупок поднимался и опускался при каждом дыхании, словно крошечная пробочка, дрейфующая на ее слегка округлом животе. Неправильной формы родинка выступала на ее бедре, словно капля вина, брызнувшая на снег.

Он прикоснулся к родинке пальцем, и София пошевелилась.