Она снова наклонила голову.

— Но не задавайтесь. Я не пытаюсь вам льстить. Я всего лишь говорю то, что есть. Каперство было не единственным прибыльным ходом. Вы могли жениться, если бы захотели.

— Да, конечно, но вы не учитываете одно обстоятельство. Я не хотел жениться.

Она взяла кисточку и коснулась палитры.

— Да, вы не хотели. Вы хотели ходить в море. Вам хотелось идти на риск, Захватывать корабли именем Короны и гоняться за бесчисленным количеством женщин на четырех континентах. Вот почему вы продали свою землю, мистер Грейсон. Потому что это то, что вы хотели делать. Прибыль здесь дело второстепенное.

Грей одернул рукава рубашки. Его злило, что эта девчонка так легко увидела правду, о которой он многие годы трусливо старался не думать. Но сейчас он должен был честно признаться себе, что он не просто вор, он лживый и эгоистичный вор. Сколько же еще пороков должна она вскрыть, прежде чем окончательно отвернется?

— А как насчет вас, мисс Тернер? — Он наклонился вперед, — Почему вы здесь, почему направляетесь в Вест-Индию работать гувернанткой? Вы из благородной семьи — это ясно. И даже если у вас нет приданого, моя дорогая… — он дождался, пока она подняла на него глаза, — вы настолько красивы, что мужчины, наверное, просто падают к вашим ногам.

Она отмахнулась рукой, в которой держала кисточку. И все же ее щеки порозовели, и она слегка коснулась бровей тыльной стороной запястья.

— Не смущайтесь. Я не льщу вам, я лишь называю вещи своими именами. — Он откинулся на спинку стула. — Так почему же вы не вышли замуж?

— Я объяснила вам вчера, почему не могла выйти замуж. Той связью я погубила свою репутацию.

Грей сложил руки на груди.

— Ах да, этот француз, учитель рисования. Как там его звали? Жермен?

— Жерве. — Она театрально вздохнула. — Ах, то наслаждение, которое я познала с ним, стоило любой цены. Я никогда не чувствовала себя такой живой, как в его объятиях. Каждое мгновение, проведенное с ним, было минутой пребывания в Эдеме.

Грей тяжело запыхтел и пнул ногой ножку стола. Она лгала, чтобы вызвать его ревность. И, черт возьми, она этого добилась.

София начала смешивать краски на палитре.

— Однажды он затащил меня в кладовую, и у нас было безумное свидание между ларями с картошкой и турнепсом. Он прижал меня к полкам, и мы…

— Могу я теперь почитать?

Боже, этого он больше не мог выносить!

Она улыбнулась и потянулась за другой кисточкой.

— Как вам угодно.

Грей открыл книгу и уставился в нее, но сосредоточиться на чтении было невозможно. Тем не менее, он не забывал периодически переворачивать страницы, хотя в его голове проносились яркие эротические образы и штаны готовы были лопнуть от прилившей к паху крови.

По мере того как солнце поднималось в небе, решетчатая тень люка ползла по стене каюты и наконец медленно, будто по принуждению, легла на пол. Вскоре солнце добралось до зенита и разрисовало стол шахматной тенью. Чувствуя себя сонным и вялым, Грей засунул палец под влажный от пота воротник рубашки и дернул его, ища хоть какого-то облегчения. Из-за книги он украдкой бросил взгляд на мисс Тернер. Ее светлое муслиновое платье, вобрав испарину художницы, теперь облегало ее фигуру самым соблазнительным образом. Она медленно повернула голову и слегка потянулась с чувственной грацией.

— Нет ли еще чая? — спросил Грей.

— Нет.

София достала носовой платок и прижала его к бровям, а потом к блестящему от влаги декольте.

Грей аж заерзал, чувствуя новый прилив жара в паху.

— Я на минуту к Стаббу, принесу воды, — сказала она. Он наклонил голову и закрыл глаза, пытаясь подумать о чем-нибудь охлаждающем. О замечательном мороженом с разными вкусовыми добавками, которые так популярны в Мейфэре. Надо будет обязательно сводить туда Бел, попробовать. О ручьях с форелью в Уилтшире, где он провел лето перед Оксфордом. Об эле в запотевшем кувшине, принесенном из погреба. О снеге.

Грей неожиданно представил мисс Тернер, стоящую на фоне английского зимнего пейзажа, одетую в роскошный богатый бархат и осыпанную мягкими пушистыми белыми снежинками. Крошечные кристаллики льда оседают на ее отороченные мехом перчатки, накидку, густую бахрому ресниц. Ее бледная кожа контрастирует с полными ярко-розовыми мягкими губами. Ангельское видение.

Только с ангелом Грей не мог вытворять того, что он в своих мечтаниях вытворял с этой заснеженной сиреной. Он представил, как слизывает снежинки с ее щеки, и почувствовал холод. Он мысленно попробовал еще одну снежинку, затем еще одну — они были сладкими, имели вкус великолепного мороженого с розовыми лепестками — лакомства, которое превосходило все, что ему когда-либо доводилось пробовать, и он наслаждался этим изысканным вкусом. Снежинку за снежинкой. Потом он уложил ее прямо на снег и обнажил кремовые холмики ее груди, пухлые ягодки сосков, сочные изгибы ее восхитительного тела — и устроил настоящий пир.

София насчитала шесть ударов корабельного колокола, прежде чем мистер Грейсон, вздрогнув, очнулся. Он изумленно поднял на нее глаза и покраснел, словно его застали за тем, чего ему делать не следовало.

Она улыбнулась.

Потирая глаза, он поднялся на ноги.

— Мисс Тернер, вас не шокирует, если я сниму рубашку?

София почувствовала укол разочарования. Когда же он перестанет держаться с ней с этой напускной вежливостью, так старательно сохраняя дистанцию? Сколько же сказок о пылких свиданиях должна она рассказать, чтобы он понял, что она не менее порочна, чем он, только менее опытна? Может быть, пришло время принимать более решительные меры?

— Конечно же, снимайте. — Она скосила глаза и бросила на него дерзкий взгляд. — Мистер Грейсон, я не невинная школьница. Вам придется много стараться, чтобы шокировать меня.

Его губы изогнулись в полуулыбке.

— Я хорошенько над этим подумаю.

Она, глядя на него лукавым взглядом, неторопливо, подбирая необходимый оттенок, смешивала на палитре краски.

Дрожь, теперь уже не приятно щекочущая, а до боли возбуждающая, пробежала по телу Софии. Ее щеки загорелись, она опустила глаза, потом заставила себя встретиться с ним взглядом. Сейчас не время терять храбрость. Ничто не способно так повлиять на намерения мужчины, как ревность.

— Однажды Жерве целый день продержал меня обнаженной, чтобы расписать меня.

Он удивленно раскрыл глаза:

— Наверное, вы хотели сказать, что он писал вас обнаженной.

— Нет, Грей, вы не поняли. Он рисовал на моем теле. Я сняла одежду и легла на постель, а он, взяв кисти, начал покрывать меня краской. Жерве назвал меня своим совершенным чистым холстом. Он нарисовал лиловые орхидеи вот здесь, — она пальцем показала на грудь, — а вниз вилась виноградная лоза… — Ее пальцы скользнули вниз, и София заметила с восторгом, как его глаза проследили за ее рукой. — Я притворилась, что простудилась, и целую неделю отказывалась принимать ванну.

На его лице отразилась борьба желания с гневом ревности, однако он оставался недвижимым, словно