Птиц» не в обязательном для нынешнего вечера белом костюме.
«Роллс-Ройс», принадлежавший Медивани, отъехал. На его место подкатили несколько роскошных лимузинов, из которых стали выходить почетные гости из Нью-Йорка, отец и сын де Бриссаки – владельцы шелкопрядильной мануфактуры, производившей «Небесное Кружево», со своими женами и, наконец, появился великий Джексон Сторм собственной персоной.
Лучи прожекторов устремились на короля модной индустрии, будто он был единственным светилом на богатом звездами вечере. По продрогшей толпе парижских зевак, собравшейся у лестницы «Гранд опера», пронеслись аплодисменты. Джеке Сторм обернулся, помахал рукой и одарил присутствующих своей знаменитой ослепительной улыбкой.
– А вот и он, – произнес ведущий программы, – американец Джексон Сторм, наслаждающийся триумфом здесь, в Париже, где этим вечером соберутся более пятисот представителей европейской и американской элиты. Правда, до нас дошли тревожные слухи… – он сделал паузу, листая свой бюллетень, – о перекупке «Джексон Сторм интернэшнл» пока не установленной европейской корпорацией. Пока мы не имели возможности получить у мистера Сторма комментарии к данной информации.
– Не могу поверить в это! – воскликнула Кэнденс Добс. – Как это могло случиться, да еще в такое время!
Длинное помещение антресолей было переоборудовано в раздевалку. Здесь толпились модели и швеи, суетившиеся в последние минуты перед шоу. Часть туфель Папагалло была забыта в Доме Лувель. Швы на двух костюмах совы каким-то мистическим образом разошлись. А у манекенщицы, которая должна была демонстрировать костюм белой цапли, начались рези в животе. Кэнденс Добс, которая должна была находиться внизу и присматривать за прессой и телевизионщиками, только прибавляла шуму в общую суматоху.
– Кэнди, сейчас не время обсуждать слухи о скупке наших ценных бумаг, – обратилась к ней Элис.
Она уже более часа назад переоделась в свой первый костюм фламинго, созданный принцессой Джеки, и теперь сопровождала Жиля, помогая ему по мере сил. Сам Жиль находился в состоянии полной отрешенности, все свое внимание сосредоточив на костюмах фэнтэзи. Он использовал Элис в качестве буфера, чтобы держать на расстоянии режиссера, вознамерившегося произвести последние изменения в освещении.
– Разве ты не видишь, какая здесь суматоха? – Элис хотелось вывести Кэнди Добс из раздевалки. – Сплетни о скупке акций – неподходящая тема для обсуждения в раздевалке перед началом шоу.
– Говорю же тебе, это не сплетни, а правда! Они даже не сидят вместе! Вот, полюбуйся!
Специалист по связям с общественностью провела Элис мимо полуодетых моделей к нише балкона, откуда открывался вид на большое фойе «Опера».
– Смотри, смотри! – От возбуждения Кэнди перья на ее головном уборе мелко тряслись. – Греки приехали вместе, у них собственный столик. А вон там, погляди, Джексон Сторм за своим столом. Видишь, они даже не разговаривают!
Элис посмотрела вниз, выглянув из-за одной из портьер красного бархата. Сотни гостей наводнили огромное фойе. То и дело мерцали вспышки фотографов из парижского «Вог», обладавшего эксклюзивным правом на съемки бала. Заиграл оркестр, и в центре фойе закружились пары в масках и костюмах. Лучи прожекторов повисли над танцующими и затем скользнули вверх, к изящным фрескам здания «Опера», гигантским хрустальным светильникам и сводчатому потолку.
Элис никого не могла разглядеть в пестрой толпе, Она лишь догадывалась, что Николас Паллиадис где- то там.
– Греки перекупили Джексона Сторма? То есть Николас Паллиадис? Но это невозможно! – Это предположение ошеломило ее. – С какой стати ему делать это?
– Мадемуазель Элис! – В нише балкона показалась фигура Наннет. – Вам скоро выходить!
Кэнди Добс одной рукой подхватила юбку из тафты.
– Они это сделали… «Паллиадис-Посейдон», старик, вся компания греческих пиратов. Я слышала, что именно Нико Паллиадис скупал в Нью-Йорке краткосрочные векселя Джека.
Элис позволила Наннет увести себя в помещение раздевалки.
– Жиль жалуется, – сказала швея, – что от костюмов чем-то пахнет. Бог мой, разумеется, от них кое- чем пахнет – жидкостью из химчистки!
Их перехватила Сильвия с сантиметром на шее и браслетом-подушечкой для булавок, стянутым у нее на запястье.
– Почему-то костюмы совы оказались слишком просторны. Дело не в швах, я проверяла.
Элис оглянулась в поисках Жиля. Специалист по свету и звуку загнал дизайнера в угол антресолей и кричал что-то об изменениях в освещении.
– Огни в большом фойе, – долетел до Элис его возбужденный голос, – должны быть притушены почти до минимума. Когда они вновь вспыхнут, моделям следует уже занять исходную позицию на лестнице.
Элис вспомнила, что по первоначальному плану они должны были строиться перед зрителями под музыку.
– Сколи костюмы совы булавками, – поспешно сказала Сильвии Элис. – Только скажи «совам», чтобы они были поосторожнее.
Наннет встала перед Элис на колени, выравнивая перья юбки костюма фламинго. Их розовый оттенок сгущался и книзу переходил в интенсивный персиковый цвет.
– Смотри-ка, здесь тоже обрывается волан! – воскликнула швея, осматривая очередной костюм.
В этот момент к Элис подлетел визажист, желая в последний раз припудрить ей лицо, и чуть не споткнулся о Наннет. Элис нагнулась, чтобы поправить юбку-фламинго. Издали доносились жалобные стоны, издаваемые французской моделью, страдавшей болями в желудке.
Когда Элис подняла глаза, перед ней стоял хмурый Николас Паллиадис в официальном вечернем костюме.
Руди Мортесьер сидел у себя дома, наслаждаясь поздним обедом. Он смотрел по французскому телевидению трансляцию «Бала Белых Птиц». Услышав телефонный звонок, кутюрье неохотно поднялся из-за стола.
– Руди? – спросил знакомый голос. – Я так рада, что застала тебя дома!
– Лизиан? – Он не верил своим ушам. – Неужели это ты? Бог мой, где ты?
– Ах, потому-то я тебе и звоню. – Он расслышал новый странный звук, будто она слегка задыхалась. – Руди, разве это не замечательно? Ты смотрел телевизор? Такой триумф Жиля! Ты не рад за него?
– Очень рад.
Конечно, он был рад за Жиля; любой, кто знал его, никогда бы не усомнился в этом. Но почему Лизиан звонит ему в такое время?
– Я с нетерпением жду, когда увижу модели фэнтэзи, – осторожно сказал он. – Дизайны для костюмированного бала – это не в стиле Жиля, но мне хочется посмотреть, что он с ними сделал.
– Руди, они замечательны! Я видела эскизы. Руди, – обеспокоенно продолжал мелодичный голосок в трубке, – ты любишь Жиля, ведь правда? Ты любишь его, как я, и хочешь посмотреть на его триумф этим вечером после длинных недель изнурительной работы, да? Никто, даже американский выскочка, не может лишить его заслуженного триумфа, правда?
От этих слов Руди стало как-то не по себе. Ощущение обострилось, когда он снова уловил явственное затрудненное дыхание собеседницы.
– Дорогая моя Лизиан, ты же знаешь, я очень люблю Жиля.
– О да, ты такой добрый, – горячо произнесла Лизиан. – Ты должен помочь мне, милый Руди, потому что мы не можем беспокоить Жиля в такой момент. – Она опять тяжело вздохнула. – Что бы ни происходило, он должен быть свободен в этот вечер, разве не так?!
Руди склонился над обеденным столом, его круглое лицо приняло озабоченное выражение.
– Лизиан, о чем ты говоришь?
– Милый Руди, – нежный голосок Лизиан дрогнул, – ты должен приехать и отвезти меня в больницу. Утром у меня начались схватки, но прежде уже было столько ложных сигналов, что я не могла беспокоить этим Жиля. Я бы не сказала ему в любом случае. Но теперь мне нужно ехать, действительно нужно ехать. Ты же близкий друг Жиля, ты любишь его, как я. Ты поможешь мне?
