Это, пожалуй, весьма умозрительное наблюдение, однако на тот факт, что она вырезала меня, я отреагировал чисто интуитивно. Лестно ведь стать моделью художника, правда? Но мне всегда неловко было представлять, что эту жуть она запечатлеет навсегда. Я впервые прочувствовал ужас дикарей перед камерами, что ловят их души вместе с изображениями.
— Как это будет? — волновался я. — Что мне нужно будет делать?
— Тебе вообще ничего не понадобится делать, — отозвалась она. — Просто посидишь, и все.
Это напомнило мне нашу беседу, после того как Марианн Энгел заставила меня извиняться перед Саюри, — она тогда сказала, что в доказательство любви мне не придется делать «ничего». Тогда я не понял, но если она имела в виду
— Ладно, хорошо.
— Приятно поработать с натуры, для разнообразия, — заметила она. — Наконец-то я смогу врезать форму
Она принялась снимать одежду, и я спросил зачем. Всегда резала обнаженная, ответила она, не станет нарушать привычку и теперь; или меня это смущает? Я ответил отрицательно, но на самом деле был не очень уверен. Нечто в ее обнаженном теле оказывало на меня определенное воздействие (на меня-то, бывшего порноактера и опытного соблазнителя!), хотя я сам не до конца понимал, что именно.
В ее наготе было нечто такое… неукротимое и обезоруживающее.
Однако я не мог указывать ей, как вести себя в собственном доме. Она разделась, тут же стянула с меня компрессионный костюм и пробежалась пальцами по складкам обожженной кожи, как будто на ощупь запоминая изгибы.
— Мне нравятся красные шрамы. Ты знаешь, раньше горгулий красили в яркие цвета, чтобы выделить их черты…
Марианн Энгел отошла к одной из статуй и провела пальцами по ней, точно так же как только что по мне. Я следил за движениями ее рук и представлял ручей, который тысячу лет бежит по камням. Она показала на глубокие линии под глазами одного из чудищ.
— Видишь, какие резкие черты? Чтобы выделить тени, создать глубину… Когда прихожане смотрят вверх, на горгулью, они этого даже не различают.
— А зачем тогда?
— Ведь на наши работы смотрит и Бог.
Во время позирования я чувствовал себя более обнаженным, чем в любом порнофильме; первый сеанс можно было вынести только благодаря его краткости. Компрессионный костюм мне разрешалось снимать не больше чем на пятнадцать минут, и Марианн Энгел всегда учитывала этот промежуток. Пусть работа пойдет медленно; я был уверен, что впереди у нас годы.
В конце каждого сеанса она показывала мне, что сегодня сделала, и мы делились мыслями. Однажды она небрежно упомянула, затушив сигарету:
— Не забывай, что скоро Хэллоуин и вечеринка.
— Какая вечеринка? Впервые слышу.
— А вот и нет, — возразила она. — В прошлом году, в больнице, я обещала, что мы пойдем на праздник, помнишь?
— Это было так давно!
— Год — это не так уж долго, но я предлагаю тебе сделку. Ты согласишься пойти в обмен на новую историю?
— О чем будет история?
— Тебе должно очень понравиться. О Сигурде, моем знакомом викинге. Хоть с тех пор прошли долгие годы…
Глава 21
Ребенок-сирота в Исландии девятого века — пожалуй, худший из всех возможных раскладов для жизни. Родители Сигурда Сигурдссона прибыли с севера, с первой волной иммигрантов, и решили, что земля здесь обладает странной красотой и подходит для семейной жизни.
Но Сигурду было лишь девять лет, когда отец его исчез в ледяных полях, а вскоре и мать уснула и больше уж не проснулась. Мальчик унаследовал семейные земли и попытался пробиться в жизни, но безуспешно: уж слишком был молод. Вскоре он уже добывал пропитание, разделывая выброшенных на берег дохлых китов.
Честно говоря, это был неплохой навык: плоть шла в пищу, ворвань — в светильники, а кости — на самые разные предметы обихода. Все это Сигурд продавал — тем и жил. Однако чего-то ему не хватало — несмотря на малолетство, он понимал, что всю жизнь за счет мертвых китов не проживешь. Сигурд всегда мечтал стать сильным и смелым.
И в свободное от разделывания китов время он нырял. На берегу фиорда, там, откуда простирался целый океан, он застывал, и мир вокруг как будто таял. Мальчик отталкивался ногами от скалы, подпрыгивал… секунда невесомости… ничья в сражении воды и неба… и представлял — лишь на один прекрасный миг, — что он парит у врат Вальхаллы.
Однако море неизменно выходило победителем и мальчик падал, разрывая воздух точно нож. Вода стремительно неслась Сигурду навстречу, и он погружался в прозрачную гладь — точно возвращался домой. Все глубже, едва не до самого океанского дна… и наверх, из воды, как будто очистившись. Но ощущение так мимолетно…
Играя с другими мальчишками (когда на это находилось время), он всегда чувствовал себя на шаг вдали от них. Ему, как и всем, нравилось бороться и бегать, и даже иногда подраться до крови, но пришло время и остальные юноши стали бороться с девушками. А Сигурду, бедному Сигурду, по-прежнему было довольно драк с мальчишками, и люди постепенно начали гадать, отчего ему совсем не хочется искать себе жену.
Сигурд начал проводить вечера в местном кабаке, как бы в доказательство своей мужественности, но, сколько ни пытался рассматривать грудь прислужницы, взгляд его неизменно соскальзывал на волосатые кулаки хозяина. Потом глаза сами собой обращались на крепкие ягодицы Хедбродда, а заканчивалось все тем, что парень таращился на молодого мужчину, чуть старше его самого, по имени Эйнар Эйнарссон.
Эйнар был словно гранит во плоти, у него была широкая грудь и мощные руки, способные укротить любого противника; во всяком случае, так хотелось думать Сигурду — Глаза Эйнара напоминали Сигурду о ледяной воде, в которую он сам нырял, а пылающие волосы были точно страсть в юном сердце.
Эйнар, истинный викинг, в свободное от набегов время плотничал.
Эти двое были немного знакомы, что и понятно, учитывая малонаселенность тех мест, но общались редко, пока в один вечер Сигурд, собравшись с духом, не подошел к Эйнару и не заговорил. Он выпятил грудь сильнее обычного, понизил голос и смеялся самым мужественным своим смехом. И все равно Эйнар быстро понял, что перед ним не муж, но растерянный мальчик.
Сигурд выглядел так жалко, но смотрел с такой надеждой, что тронул лучшие чувства Эйнара. Тот знал, что парень потерял родителей, и видел, как мальчишка бродит по берегу с мешками китовых обрезков. Он не стал прогонять Сигурда, а только слушал, и в ответ на неудобные высказывания (а таких было множество) только кивал. Ни к чему обижать парнишку — ведь ему и так живется трудно.
За первым вечером в кабаке последовало много похожих. Отношения складывались странные, но в определенном смысле хорошие: Эйнар видел в Сигурде такие стороны характера, которых недоставало его друзьям. Юноша был не сильно умен, однако стремился к лучшей доле. Сигурд хотел не разрушать, а создавать — только не знал как. Он частенько рассуждал, как, должно быть, чудесно работать с деревом… Эйнар бурчал себе под нос, но в глубине души соглашался — ему нравилось зарабатывать на жизнь таким ремеслом, да и парень мог бы кое-чего достичь, если бы его научили.
Вскоре Эйнар предложил Сигурду помогать в плотничьем деле, и предложение было принято с
