это все, что нужно, чтобы знать: я прожил хорошую жизнь, насыщенную, стоящую жизнь. Я верю, что любовь наша будет длиться вечно!..
Какой-то миг мы просто держали друг друга в объятиях, а потом Марианн Энгел поднялась и пошла к океану. Шагая, она срывала с себя одежду, и кожа ее ярко белела в лунном свете. Полностью обнаженная, добралась она до воды, словно призрак в бледном сиянии. Обернулась на миг, под холодным сиянием звезд: стояла, как будто пыталась запомнить, какой я, стою и смотрю на нее.
— Вот видишь? — произнесла Марианн Энгел. — У тебя же есть Бог…
Отвернулась и спокойно побрела в океан. Вода поднималась все выше, до колен, ягодиц, и вскоре саваном окутала татуированные в алебастровой коже крылья. Марианн Энгел опустилась в воду и поплыла, взмахами рук измеряя бескрайность воды, а за ней плыла густая мешанина черных волос.
Я ничего не сделал. Только смотрел. А она все отдалялась, отдалялась от меня, и, наконец, вода поглотила белизну ее плеч.
Через четверть часа дико завыла Бугаца, стала беспокойно бегать кругами, умоляя меня предпринять хоть что-нибудь. Я все сидел на песке. И тогда собака бросилась в прилив, готовая плыть за хозяйкой, но я позвал ее назад. Я знал, что вода слишком холодна и что уже слишком поздно. Собака мне доверилась, послушалась, вернулась и легла у ног, чуть слышно поскуливая. А в глазах ее теплилась надежда. Как будто Бугаца верила: ты снова выйдешь к нам из воды, нужно только ждать, долго-долго ждать. Холодно чернел океан.
Глава 33
Все сочли, что Саюри исключительно красива в свадебном платье. Ее мать Аяко счастливо всплакнула в первом ряду, а отец, Тошияки, то и дело прикрывал руками дрожащие от радости губы. Никогда еще Саюри не светилась такой улыбкой, как в миг, когда Грегор надел ей на палец кольцо.
Свадьба состоялась в августе, в саду под безоблачно-голубым небом. К счастью, дул легкий ветерок; фрак не давал моей коже дышать. Шаферов (одним из которых был я) специально для церемонии расставили под огромным вязом — так чета молодоженов в который раз уже проявила ко мне особую доброту. Я и самому-то приглашению на свадьбу удивился, несмотря на возникшую между нами близость; впрочем, ни Грегор, ни Саюри, кажется, не возражали против чудовища на своих свадебных фотографиях.
Технически считалось, что моя дама на этой свадьбе — подружка невесты, которая стояла напротив меня во время церемонии. На самом же деле сопровождала меня Джек Мередит. Ей почти удалось удержаться в рамках приличий и не поставить меня в неловкое положение, хотя потом, во время приема, она поглощала невероятное количество виски. Понятно, что никакой романтики меж нами не было, однако за месяцы, предшествовавшие свадьбе, мы провели с ней вдвоем немало времени. Постепенно она даже научилась меня выносить. Наше новое взаимопонимание было почти схоже с дружбой, хотя я бы и не стал заходить так далеко.
В качестве свадебного подарка я преподнес Саюри и Грегору ангела-Morgengabe, «утренний дар». Новобрачные удивленно переглянулись, не зная, как реагировать на странную статуэтку, и спросили, не работа ли это Марианн Энгел. Я не стал и пытаться объяснять, что, судя по всему, вырезал ангела сам; не старался и дать понять, что, хотя статуэтка такая старая и потертая, это лучший из всех возможных подарков.
На свадебном приеме Саюри не прикасалась к шампанскому — беременность уже сделалась немного заметна. Они довольно много спорили, играть ли свадьбу до или после рождения ребенка, но Грегор — человек довольно старомодный. Ему хотелось, чтобы ребенок был «законный», и они слетали в Японию и наняли переводчика, через которого и сообщили о столь благородных намерениях отцу невесты. Саюри и сама бы справилась, но Грегор не хотел, чтобы она переводила собственному отцу предложение руки и сердца. Когда Тошияки дал согласие на брак, Аяко принялась плакать, кивать и просить прощения — хотя за что, Грегор не вполне понял. Затем Аяко насухо промокнула глаза и все стали пить чай в саду за домом.
Родители Саюри, кажется, нисколько не возражали, что дочь живет за границей и собирается замуж за иностранца. Не смущало их и то, что девушка давно уже перешагнула возраст «юного персика». Аяко даже заметила, что теперь, когда все больше японок выходят замуж в зрелом возрасте, после двадцати пяти лет девушки уже не считаются старыми девами. Теперь незамужние барышни старше тридцати одного года зовутся «спелыми осенними яблоками». Единственное, что совсем чуть-чуть беспокоило родителей Саюри, так это решение дочери взять фамилию мужа. Меж собой они сокрушались, что в сочетании «Саюри Гнатюк» нет никакой поэзии, и, сколько бы дочь ни поправляла их произношение, никак не могли научиться выговаривать это правильно.
Ближе к вечеру мне удалось перекинуться парой слов с миссис Мицумото, а Саюри выступила переводчицей. Она уже рассказывала матери, что Марианн Энгел ушла от нас по весне, и Аяко очень искренне высказала мне соболезнования. Я поблагодарил, и она ужаснулась моему хриплому лаю, но из вежливости ничего не сказала — только еще шире улыбнулась. Я сразу догадался, от кого Саюри выучилась хорошим манерам. Мы вели приятную беседу. Я уверил Аяко, что дочь ее ждет большое счастье, хотя Грегор, пусть даже и наряженный в смокинг, ужасно смахивает на бурундука. Саюри шлепнула меня по руке, но, очевидно, перевела все правильно. Ее мать согласно закивала:
— Да, да, да, да, да, да, да! — И, с трудом сдерживая смех, прикрыла рот ладошкой.
В завершение разговора миссис Мицумото глубоко поклонилась в знак соболезнования, а выпрямившись, обнадеживающе улыбнулась, положила руку на живот Саюри и заявила:
— Rinnetensho.
Саюри затруднилась с переводом, но предложила самое близкое по смыслу «все приходит и уходит» или «жизнь повторяется», а потом добавила, что выражение в ходу у пожилых японок, желающих показать себя более примерными буддистками, нежели на самом деле. Аяко так сердито стрельнула на дочь глазами, что мне подумалось, она понимает по-английски гораздо больше, чем изображает.
Но ушли они, крепко обнявшись. Похоже, Аяко быстро простила дочь за комментарий насчет пожилых японок, а Саюри так же скоро извинила матери смех над сходством Грегора с бурундуком.
Когда Марианн Энгел исчезла, тело три дня искали по всему побережью, но не нашли. Не нашли ничего, лишь огромную и пустынную гладь воды. Сложность в том, что океан невозможно тралить насквозь. Стихия как будто стерла все доказательства ее жизни и никак не хотела подтвердить ее смерть.
Жизнь Марианн Энгел не была застрахована, однако подозревать все равно стали меня.
И справедливо: менее чем за полгода до своего исчезновения она переписала завещание и указала меня главным наследником. Властям это не слишком понравилось, особенно учитывая, что я находился с ней вместе в ночь исчезновения. Меня долго расспрашивали, но в ходе допроса выяснили, что я ничего не знал о завещании. Подростки, что ночами пили пиво на пляже, показали, что «мужик с ожогами и красотка в татушках, с прикольной примесью» нередко приезжали на пляж поздним вечером. Ребята подтвердили, что Марианн Энгел часто плавала, в любую погоду. В ту именно ночь я ничего не делал, только сидел на песке, а псина бегала вокруг.
Джек тоже высказалась в мою пользу. Ее слова имели особый вес не только потому, что она являлась опекуншей Марианн Энгел, но еще и потому, что я стал главным наследником вместо нее. Несмотря на это, Джек высоко отозвалась о моей персоне и заявила полиции, что нисколько не сомневалась в нашей с Марианн Энгел любви. Она также подтвердила, что мне не было известно об измененном завещании, и добавила:
— Я думала, еще успею отговорить Марианн. Не ожидала, что она п-мрет так скоро.
Джек Мередит выражается специфически. Вроде «п-мрет». Вроде «сам-убьется».
А я, оказывается, трус. Написать такие слова целиком — как будто принять их реальность.
