Не успели они вздохнуть спокойно, как Альба Пармут, которая считала тяжелые скафандры личным оскорблением, пренебрегла деактивацией своего пульта, а второй оператор скана забыл это проверить перед тем, как испытывать новый сенсор. Это вызвало новое уничтожение информации и новую задержку.
Микка была в ярости. Так как она ненавидела глупость больше, чем не доверяла Морн, она понизила Альбу в третьи помощники и перевела Морн на свою вахту.
Лиете спокойно восприняла появление Альбы. На «Капризе капитана», как и на большинстве других судов, настоящим заданием третьего пилота было бороться с проблемами, на которые махнули рукой все остальные.
Ник смотрел на все происходящее со все возрастающей яростью, которая говорила так же ясно как слова, что он решил заменить кое-кого из команды, когда – или если – они достигнут Малого Танатоса.
Всякий раз, как Морн вставляла свой идентификационный жетон в информационный пульт, чтобы включить запись, она спрашивала себя, почему она все это делает. Но она знала ответ; потому что у нее не было выбора. Ник не потерпел бы отказа.
Загнанная в угол горечью, сжигающей ее, беспомощная, с отвращением разделяя с ним постель, она попыталась найти успокоение, планируя самоуничтожение. Но это не давалось ей; не было возможностей перепрограммировать «Каприз капитана», чтобы он взорвался.
Ник собирался с ее помощью предать все человечество. Она не могла вынести это – и никак не могла сопротивляться. В ее животе рос небольшой плотный сгусток, который вскоре станет заметен; ее тошнота исчезла, как только тело приспособилось к новой гормональной смеси. Она все еще не могла прийти к окончательному решению. Ребенок становился все более реальным. При мысли о том, чтобы оставить его, Морн хотелось плакать; при мысли о том, чтобы сделать аборт, ее тошнило.
Постепенно две дилеммы стали смешиваться воедино; необходимость убить себя или уничтожить «Каприз капитана»; необходимость убить сына. Они не были связаны между собой, но зависели одна от другой. Она не могла решить одну проблему, не решив второй.
Поскольку Морн провела много времени под воздействием шизо-имплантата, настроенного так, чтобы она не попыталась убить Ника в любой момент, когда он появится у нее, или отключить всю информацию, пока Микка Васацк наблюдает за ней, она почти не замечала, что в ней самой начались изменения.
Ник был удивительно вежлив в ее каюте, словно он излечился от всех сомнений. Напуганные примером случившегося с Орном, остальные мужчины оставили ее в покое – даже третий оператор наведения, который, казалось, привык убивать ради секса. У нее была работа, постоянная, отнимающая множество сил, которая заполняла все время и уменьшала ее отчаяние. А авторитет Микки заставлял Морн вести себя вдвойне осторожно.
Все это потребовало времени, чтобы взять себя в руки. На более низком уровне, чем тревога, вызываемая гормонами или старой преданностью, а может быть, странным, слепым иррациональным нежеланием позволить Ангусам Фермопилам и Никам Саккорсо сломать ей жизнь, она начала складывать разрозненные куски себя в нечто новое.
Вспоминая все происшедшее, она не могла припомнить, когда она перестала беспокоиться о черной коробочке. Однажды она экспериментировала оставляя ее у себя; и после этого стала оставлять в каюте. Со времени смерти Орна Ворбульда прошли шесть недель и временной лимит для безопасного аборта начал исчерпываться. «Каприз капитана» был почти готов для попытки небольшой ручной корректировки курса.
А Морн уже не была той женщиной, которая ступила на борт.
Это отличие выразилось в тот момент, когда Ник появился на мостике во время передачи вахты Миккой Лиете. Он, как обычно, кивнул Микке, когда Лиете сменила ее; он улыбнулся Морн улыбкой, которая была немного резче, немного более кровожадной, чем обычно. Но само его присутствие было необычным; обычно он поджидал Морн в ее каюте, пока вахта Микки не сменялась. Когда Морн вместе со всей второй вахтой пошла с мостика, он сделал знак третьему помощнику по связи, прогоняя его, и присел на его место.
У нее едва было время убедиться, что она поняла все правильно. И она помчалась на запасной мостик.
Она торопилась; она была убеждена, что времени у нее немного. Тем не менее, расстояние до запасного мостика дало ей время на раздумья. Она чувствовала, что впервые за несколько недель начала думать. Ее первой мыслью было активировать пульт связи на запасном мостике и войти в систему. Это позволит ей увидеть, что он будет делать. Даже если она пропустит его передачу, она сможет установить, в каком направлении он выслал свое сообщение.
Как только она проанализировала идею, она поняла, что Лиете узнает об этом, как только она активизирует консоль запасного мостика. Лиете сообщит Нику – а Нику будет нетрудно догадаться, для чего это понадобилось Морн.
Но у нее была альтернатива.
Никто не сможет отредактировать информационное ядро. Любой факт, которым обладает «Каприз капитана», любое действие, предпринятое им, тщательно записывалось. А это означает…
Это означает, что неважно, какое количество информации Ник стер из записей пульта связи, в информационном ядре оно будет зафиксировано. Таким образом, информация корабля будет восстановлена в нередактируемом варианте.
Если он не подумал об этом – если он не будет повторять стирание информации во время каждого восстановления – она сможет выяснить, что он собирается скрыть.
И сможет с запасного мостика скопировать сообщение, посланное им сейчас.
То, что она активирует пульт, станет видно на командном пульте Лиете. Но то, что она собирается делать, не будет видно. И у нее не возникнет никаких трудностей с объяснениями, для чего ей понадобилась копия информации запасного мостика. Она может придумать отговорку, что это связано с ее обязанностями.
При других обстоятельствах она бы выругала себя за то, что не додумалась до этого раньше. Но сейчас у нее не было времени.
Запасной мостик казался совершенно заброшенным. Она вставила в консоль свой идентификационный жетон, едва только устроившись в кресле. Чтобы прикрыть свои действия, она включила интерком и
