Воцарилось молчание. Было слышно, как тяжело дышит Миллер.

— Кто ещё, кроме вас, Генрих, видел его?

— Герр Пфайфер, шофёр, который вёз нас, и Бертина Граузамель, о смерти которой я вчера имел несчастье сообщить генералу Бертгольду, поскольку она является его племянницей.

— О Поле Шенье вы говорили кому-нибудь?

— Герр Миллер! Вы слишком плохого мнения о своих друзьях! Это будет нашей тайной, Ганс, пока…

— Пока что?.. — встревожился Миллер.

— Пока мы будем с вами друзьями! — многозначительно бросил Генрих.

Посидев ради приличия ещё с четверть часа, Миллер попрощался и вышел. На душе у него было тревожно.

Утром Генрих тронулся в путь и уже на следующий день выехал из Лиона в Сен-Назер, вблизи которого была расположена дивизия генерал-майора Толле.

В комендатуре Сен-Назер документы Генриха проверяли долго и тщательно. Лишь через час после прибытия он смог позвонить по телефону в штаб дивизии, сообщить о своём приезде и попросить прислать за ним машину.

Из Сен-Назера удалось выехать лишь в полдень. Машина медленно ехала по ровной, казалось, совсем безлюдной местности, кое-где покрытой кустарником. Рядом с дорожными указателями, расположенными вдоль шоссе, как правило, стояли низенькие столбики с нарисованными на чих черепами и трафаретными надписями: «Осторожно, заминировано». Собственно говоря, заминировано было все, кроме дороги. Создавалось, впечатление, что стоит сделать шаг в сторону — и ты в тот же миг взлетишь на воздух.

Шоссе тянулось вдоль берега и только в десяти километрах от города круто повернуло направо, к небольшому лесочку, видневшемуся на горизонте. Подъехав ближе, Генрих заметил среди высоких густых деревьев несколько домиков, где и был расположен штаб дивизии генерал-майора Толле.

Начальник штаба дивизии оберст Бушмайер принял Генриха с той официальной приветливостью, которая ни к чему не обязывает, но напоминает о необходимости держаться в сугубо деловых рамках.

— Нам сообщили о вашем прибытии, и мы заранее приготовили данные, которые вам поручено получить. Но сейчас генерал-майора нет в штабе, и вам придётся подождать до утра. Я прикажу приготовить для вас комнату, в которой вы сможете отдохнуть после дороги.

Пришлось проскучать и по сути дела потерять понапрасну целый день. На следующее утро Генриху сообщили, что генерал майор Толле у себя и может принять его ровно в девять. В назначенный час Генрих доложил генералу о цели своего приезда.

— Знаю, знаю, — прервал его высокий и худой, словно щепка, генерал Толле. — Я уже ознакомился с вашими полномочиями, обер-лейтенант. Вы получите все необходимые вам сведения вплоть до каждой винтовки включительно. Оберст Бушмайер приготовил их заранее, как только нас известили о том, что это нужно. Но я приказал ещё раз сверить документы с тем, что мы имеем в наличии на каждом пункте и на запасных позициях. Завтра в десять утра вам будет все вручено. А пока отдохните у нас. Правда, мы не можем предложить вам ни роскошной гостиницы, ни пристойного кабаре, но воздух у нас превосходный, такого не найдёте нигде.

— Он напоминает мне Дальний Восток, берег Тихого океана.

— Вы там были? Когда же вы успели?

— Приходилось, герр генерал.

— А на Восточном фронте тоже, может быть, побывали?

— Был и там. Осенью сорок первого.

— Тогда, обер-лейтенант, я беру с вас слово, что сегодня вечером после моего возвращения из Сен-Назера мы встретимся, и вы расскажете всё, что знаете о Восточном фронте. Ведь моя дивизия и я сам ещё не были там.

— С большой охотой, герр генерал, расскажу всё, что знаю.

— Вот и прекрасно! Войдите! — крикнул генерал в ответ на стук в дверь.

Кто-то вошёл. Генрих сидел спиной к двери и не видел вошедшего.

— Знакомьтесь, мой адъютант майор Шульц. А это наш гость, барон фон Гольдринг, — представил он офицеров друг другу.

Удивление и страх прочёл Генрих на лице майора, когда повернулся к нему и поздоровался.

— Майора Шульца, герр генерал, я знаю давно. Мы с ним друзья. Ведь так, герр Шульц?

— Совершенно верно.

— Тогда поужинаем сегодня втроём и устроим вечер воспоминаний о Восточном фронте.

— Мои воспоминания бледнеют перед тем, что может рассказать герр обер-лейтенант фон Гольдринг! Ведь он долгие годы жил в России и знает эту страну.

— Вы и в России жили, барон? — заинтересовался генерал. — Тогда я с ещё большим нетерпением буду ждать вечера. Я ухожу, вы, Шульц, целый день свободны. Надеюсь, вы развлечёте нашего гостя и позаботитесь, чтобы он не соскучился до вечера. Если будет нужно, можете рассчитывать на мою личною машину, я еду на штабной.

Генрих и Шульц вышли из кабинета генерала.

— Зайдёмте ко мне, — предложил Шульц указывая на дверь напротив кабинета генерала.

Усевшись друг против друга, Шульц и Гольдринг долго молчали.

— Кажется, герр Шульц, вас не очень радует наша встреча? — первым прервал молчание Генрих. — А удивлённый взгляд, каким вы меня встретили в кабинете вашего начальника, говорит о том, что вы надеялись встретить меня разве только на том свете.

— Не понимаю вас, фон Гольдринг.

— Вы, майор Шульц, долгое время работали в разведке и знаете, что донос на кого-либо, как правило, заканчивается проверкой гестапо, а оттуда мало кто возвращается на свет божий. Итак, вы надеялись, что я уже покойник и, верно, молились за упокой моей души?

— Вы, как и раньше, говорите загадками, барон.

— Ошибаетесь, я совсем не склонен играть с вами в прятки Шульц. Вы порушили слово офицера, наш уговор на Восточном фронте. Я приехал сказать вам, что тоже нарушу своё обещание и эту фотографию генерала Даниеля… Вы узнаёте её? — немедленно передам куда следует.

— Я не нарушал договора! — глухо произнёс Шульц.

— А донос из Монтефлера в гестапо Сен-Реми кто писал? А донос в штаб корпуса в Лионе? — наугад прибавил Гольдринг. — Думаете, я не знаю? Я сам попросил командира нашей дивизии направить меня сюда, чтобы иметь возможность увидеть майора Шульца перед тем, как отправить его в гестапо. Согласитесь, это лишь совсем незначительная компенсация за те, правда, небольшие неприятности, которые я имел из-за вас… Но теперь они обернутся против вас. Ведь каждому ребёнку ясно, вы всё время стремились ликвидировать меня, чтобы замести следы своих собственных преступлений.

— Чего вы от меня хотите? — прохрипел Шульц, глаза его налились кровью, лицо пошло пятнами.

— От вас лично ничего! Пусть о вашей дальнейшей судьбе позаботится гестапо.

Шульц молчал. Согнувшись, приподняв плечи, пальцами рук вцепившись в колени, он напоминал зверя, готового прыгнуть на свою жертву, но зверя, рассчитывающего, хватит ли у него сил, чтобы победить.

— Кажется, всё ясно. Не смею больше надоедать вам, герр Шульц.

Генрих поднялся и направился к двери.

— Гольдринг! — вскочив на ноги, крикнул Шульц.

Он стоял, заложив руки в карманы, насупившийся, злой.

— Вы что-то хотите мне сказать, майор?

— Я хочу предупредить, прежде чем я попаду в гестапо, ваша душа будет в аду! — голос Шульца был хриплым, словно после многодневного перепоя.

Гольдринг быстро приблизился к майору. Тот сунул пистолет в карман, но Генрих это заметил. Он схватил Шульца выше локтей обеими руками, с неожиданной силой поднял его и швырнул в кресло.