— Вся моя работа здесь — риск.

— Знаю, но вы чересчур отпустили поводья. Должен предупредить, что стоит вопрос о переводе вас отсюда.

Генрих вздрогнул.

— У вас, кажется, и нервы начали сдавать. — Старик внимательно взглянул на Генриха. — Мне стало известно о ваших связях с маки и о помощи им. Об этом знают несколько человек, даже больше — добрый десяток людей. И вы не возражаете?

— Нет.

— И чувствуете себя в полной безопасности?

— Опасность порождается самим характером моей работы.

— Не об этом речь. Вам известно, что о вашем неосторожном поведении на плато, когда вы задержали, а потом отпустили двух партизан, знают несколько человек?

— Догадываюсь, что об этом знает хозяйка гостиницы.

— Вы не замечаете, что вашим окружением уже интересуется гестапо?

— Знаю.

— Расскажите, что вы знаете.

Генрих передал свой последний разговор с Заугелем, сказал о его подозрениях, касающихся Моники, о провокаторе с электростанции.

— Какие меры вы приняли?

— Ликвидировал Заугеля, а о провокаторе сообщил Монике Тарваль, которая поддерживает связь с электростанцией, и командиру отряда маки…

— Старший электротехник два дня назад умер, поражённый током высокого напряжения.

Генрих с облегчением вздохнул.

— Какие ещё подозрения против вас?

Генрих рассказал, о допросе Курта Миллером и об анонимке Шульца. Антиквар задумался.

— Шульца надо убрать. И как можно скорее. Если у него возникло подозрение и он начал действовать, то не ограничится одной анонимкой.

— Я должен завтра выехать на Атлантический вал и, надеюсь, что там разыщу Шульца. Ведь его донос прибыл из Монтефлера.

— С каким поручением вы едете на Атлантический вал?

Генрих рассказал о задании Эверса.

— Это именно то, что нам необходимо, как воздух. Наши союзники оттягивают открытие второго фронта, ссылаясь именно на Атлантический вал, который якобы представляет собой неприступную крепость. Выполните поручение как можно точнее. Нас вполне удовлетворит копия рапорта к вашему генералу и, конечно, фотоплёнка. Но помните, тайну этого вала гестапо оберегает как зеницу ока. Там уже погибло несколько наших и английских разведчиков.

— Надеюсь, что мне повезёт.

— Мы тоже. Вам удалось очень хорошо замаскироваться, что в значительной мере облегчает вашу работу. Было б непростительным безумством демаскировать себя какой-либо неосторожностью или излишним молодечеством. Поэтому нас так волнует риск, которому вы себя подвергаете, вмешиваясь в дела, от которых должны стоять в стороне. В частности, это касается Людвины Декок.

— Я сам долго колебался. Но её арест угрожал и моей личной безопасности.

— Мне кажется, что вами руководило не только это. Помните, капитан, что иногда, спасая одного человека, мы рискуем жизнью сотен, а то и тысяч. Рискуем провалить те планы, о которых мы с вами даже не догадываемся. Такие планы имеются у командования в расчёте на нас, и было бы очень жаль, если бы их пришлось поломать. Итак, будьте осторожны, в десять раз осторожнее, чем были до сих пор… Теперь, что касается Шульца. Я приму все меры, чтобы его уничтожить. Он запятнал себя такими преступлениями, уничтожая мирное население, что заслужил самую суровую кару. И то, что он решил вмешаться в дела нашей разведки, только приблизит приговор, которого он заслужил как военный преступник. Но может случиться так, что я не смогу выполнить своего обещания. Если во время вашего пребывания на участке Сен-Назер вы не получите от меня никаких известий, вам придётся самому убрать Шульца. Мне очень не хотелось бы этого, но другого выхода я не вижу. Надо действовать быстро, иначе он может раскрыть вас как разведчика, а вы нам сейчас необходимы, как никогда. Да, кстати, ваш денщик надёжный человек?

— Совершенно.

— Гестапо часто прибегает к услугам денщиков, поручая, им следить за подозрительными офицерами.

— Мой мне предан.

— Это хорошо. Сделайте так, чтобы он вам служил душою и телом. Это мелочь, но в нашей работе от мелочи зависит многое. Повторяю, вам удалось так хорошо устроиться в гитлеровском логове, что было бы просто преступлением провалить себя.

— С четвёртого февраля я жених дочери генерала Бертгольда.

— Знаю, — без тени насмешки ответил антиквар. — Ваша информация о планах Бертгольда, касающихся России, получена. Но не всегда удаётся помешать их осуществлению. Ваш тесть, капитан, жестокий человек, даже среди гитлеровцев о нём идёт такая слава. Будьте с ним осторожны, постарайтесь как можно лучше использовать его доверие.

— Связь та же самая? — спросил Генрих.

— Нет. Из-за вашей неосторожности мы сменили систему связи. По возвращении из поездки получите инструкции. Сведения об Атлантическом вале передадите человеку, которого я пришлю к вам. Пароль тот же. Будьте здоровы, капитан, и ещё раз напоминаю, осторожность — не трусость в нашем деле, а высшая форма храбрости.

Старый антиквар, крепко пожав руку Генриху, вышел, оставив на столе скульптуру и одну миниатюрку.

Генрих подошёл к окну. На противоположном тротуаре появилась знакомая сгорбленная фигура. Старый антиквар остановился, вытащил кошелёк и пересчитал деньги. Довольная улыбка промелькнула на старческом сморщенной лице. Не оглядываясь на гостиницу, антиквар поплёлся дальше и быстро исчез из глаз того, кто тайком, отодвинув занавеску, наблюдал за ним.

Генрих устало опустился в кресло и долго сидел, задумавшись, анализируя каждый свой шаг здесь, в Сен-Реми. Да, у его неожиданного гостя были основания беспокоиться. Сколько неосторожностей, сколько излишнего риска допустил он! Из задумчивости Генриха вывел телефонный звонок. Звонил Миллер.

— Кто? Кто приезжает вместо Заугеля?.. О, я его хорошо знаю. Кубис прекрасный офицер и настоящий друг. Генерал Бертгольд очень ценил его способности и несколько раз советовал мне завязать с ним дружбу. Это для вас находка, Ганс. Что? Хотите зайти? Буду очень рад. Вечером я с вами не смогу увидеться, перед дорогой рано лягу спать.

Не успел Генрих переодеться в домашнее платье, как пришёл Миллер.

— Я надеялся, Генрих, что сегодняшний вечер проведу с вами, но узнал в штабе, что вы завтра уезжаете и даже не скажете куда и на сколько.

— Мы одновременно отпразднуем моё возвращение и прибытие Кубиса.

— А вы не забыли, Генрих, что обещали после своего выздоровления сказать мне что-то важное?

— Не забыл. Но я никогда не спешу сообщать друзьям неприятные новости.

— Неприятные? Последнее время у меня столько неприятностей, что одной больше, одной меньше — разницы не составляет.

— Вы думаете?

— Генрих, у вас плохая привычка. Вначале заинтриговать, а потом уже сообщить суть.

— Ладно. И если вы готовы выслушать неприятность я не буду оттягивать. Знаете, кто допрашивал меня и Пфайфера в штабе маки?

Миллер с тревогой взглянул на своего собеседника.

— Сам Поль Шенье! Да, да! Поль Шенье. Беглец с подземного завода, за ликвидацию которого вы получили пять тысяч марок и надеетесь получить ещё и крест.