партизанские рейды на нефтяные поля, плавильные печи и федеральные гарнизоны. «Сапатисты» весьма уважали его, хотя даже и они считали замечательного подрывника слегка безрассудным. В одном из бомбовых налетов был поврежден его слух. В конечном счете он оглох. Он наблюдал теперь свои взрывы, но, увы, не мог их слышать. Стройные опоры горных железных дорог молча сминались и опадали в глубокие пропасти. Заводы и фабрики коллапсировали в белой пыли. Мы не уверены в точных обстоятельствах его смерти, но по всей вероятности он погиб в перестрелке с правительственными войсками возле плантации Чинамека в Морелос, где через несколько лет и сам Сапата был подстрелен из засады.

К тому времени президентом в Соединенных Штатах стал, конечно, Вудро Вильсон. Он был избран народом за его воинские качества. Тедди Рузвельт очень даже просчитался, обвиняя Вильсона в злокачественном пацифизме: дескать, он из тех пуритан, что пожирают рыбу с костями. Новый президент тут же дал работу морской пехоте, высадив ее в Вера-Крусе. И армия была не забыта: ее послали через границу преследовать Панчо Вилью. Он носил очки без оправы и держался строгой морали. В мировую войну он вступил с яростью, как оскорбленный словечком «пацифист». Ни сын Тедди Рузвельта — Квентин, погибший в воздушном бою над Францией, ни сам Большой Лось, умерший от тоски вскоре после этого, не перенесли, как видим, вильсоновского злокачественного пацифизма.

Знаки приближавшегося всесожжения были повсюду. В Гааге открылся Дворец мира, и сорок две нации прислали на церемонию своих представителей. Конференция социалистов в Вене постановила, что никогда более рабочий класс не будет биться друг против друга в империалистических войнах. Художники в Париже стали рисовать портреты с двумя глазами на одной стороне лица. Еврейский профессор в Цюрихе опубликовал бумаженцию, в которой доказывал, что вселенная изогнута. Ничто из этого не ускользнуло, конечно, от Пирпонта Моргана. Он высадился в Шербуре, еще в море позабыв злосчастный эпизод с сумасшедшим негром, забравшимся в его библиотеку. Затем он двинулся привычным путем через континент, из страны в страну, в личном поезде и повсюду обедал с банкирами, премьерами и королями. В этой последней группе он отметил нарастающую деградацию. Если августейшие фамилии не были меланхоличными, они обязательно были истеричными. Опрокидывают бокалы с вином, вопят на слуг. Он наблюдал эти неприличные выходки и пришел к выводу, что короли уже изживают сами себя. Это была паутина родственников, они все переженились за долгие столетия и породили в своей новой генерации невежество и идиотизм. На похоронах Эдуарда VII в Лондоне они пихали, толкали и били локтями друг друга, как дети, за местечко в кортеже.

Морган отправился в Рим и занял свой обычный этаж в Гранд-Отеле. Очень быстро серебряное блюдо его дворецкого заполнилось карточками аристократов. Несколько недель Морган принимал графьев и принцев. Все они приносили кой-чего из фамильных ценностей. Иные из них были обнищавшими смурнягами, другие просто-напросто хотели конвертировать свои активы. Все, однако, казалось, только одного и желали — смыться поскорее из Европы. Морган сидел на стуле с прямой спинкой, сложив руки на набалдашнике трости, которую держал между ног, и сам похожий на набалдашник собственной трости. Он осматривал холсты, майолику, фарфор, фаянс, бронзу, прочее. Он либо кивал, либо качал — чем? — головой. Комнаты медленно (но верно) заполнялись предметами красивого быта. Красивое золотое распятье. Потянешь превращается в стилет. Тут американ, конечно, не удержался кивнул. В вестибюле отеля, и за дверями, и вокруг всего квартала, и дальше, и дальше тянулась очередь аристократов. Костюмчики, шляпки, трости. Все с узелками. Наиболее отважные и нетерпеливые — сразу быка — за рога сдавали жен и детей. Очень бьютифульных молодых женщин со скорбными глазами и деликатнейших вьюношей. Один инвалид привел близнецов, мальчика и девочку, быстро снял с них серый вельвет и кружева и стал крутить во всех направлениях.

Морган оставался в Европе до тех пор, пока его агенты не сообщили ему, что нильский пароход ждет в Александрии, снаряженный и готовый к плаванью. Перед отправкой он попытался еще раз убедить Генри Форда катануть в Египет. Составил лично предлиннейшую телеграмму. И вот ответ: Форд, видите ли, не может оставить свой зеленый Мичиган, потому что пытается уже на последней стадии облапошить парнюгу, изобретателя какой-то пилюли, увеличивающей всяческие мощности. Тогда Морган отдал приказ запечатывать всю барахолку. Дело было осенью, вот в чем штука. Прибыв в Александрию, он подошел к своему стальному пароходику и потом с тем же успехом, уже не оглядываясь, поднялся на борт и приказал капитану: давай отчаливай!

В голове у Моргана была такая идея — выбрать местечко на Ниле для собственной пирамиды. В сейфе своем он прятал от всех секретный… но детальный (до последнего гвоздя) проект, разработанный фирмой Маккима и Уайта. С современной-то техникой, с паровыми-то лопатами, с кранами, с полуфабрикатами можно отгрохать сносную пирамиду за три года. Эти дела будоражили большого американа, как первая любовь. Все будет в этой пирамиде: Палата фальшивого короля и Палата истинного короля, Неприступная сокровищница, Гранд-галерея, Спускающийся коридор, Поднимающийся коридор, Тайный ход к берегам Нила — все будет, что надо.

Первая остановка — Гиза. Он хотел тут авансом почувствовать вечную энергию, которую будет представлять, когда умрет и восстанет в лучах солнца, чтобы снова народиться. Пароход причалил ночью, и он с правого борта наблюдал силуэты огромных пирамид на фоне синего неба, не без звезд. Тут уже поджидали его платные доброхоты в арабских бурнусах. Они вмонтировали его верблюду меж двух горбов, и вся экспедиция направилась ко входу в Великую пирамиду. Пренебрегая советами знающих людей, богатый человек решил провести ночь внутри пирамиды. Он надеялся — за одну ночь — узнать диспозицию Осирисовой КА, то есть души, а также БА, то есть физической живучести. Он шел за своими гидами вниз по коридору. Свет факела, огромнейшие согбенные тени по стенам и потолку. Повороты, повороты, разные там лазы, которые приходилось преодолевать ползком на всех четырех, протискивание через последнюю апертуру, и вот он в середине, в самом сердце. Здесь он заплатил гидам половину оговоренной суммы для того, чтобы они не забыли прийти за ним завтра, иначе у них не сойдется баланс. Получив на прощание пожелание спокойной ночи, он остался один. Всего лишь кусочек неба синего в конце узкой воздушной горловины да единственная звездочка вдали.

Морган спать не будет этой ночкой. В Королевской палате, из которой сам же вытащил всю фурнитуру, не до сна. И ни капли бренди из припасенной заранее фляги. Алкоголь вульгарен. Он прислушивался и взирал в темноту, ожидая, какие знаки ниспошлет ему великий Осирис. Через несколько часов он задремал. Ему приснилась древняя жизнь, какой-то базар и он сам, уличный торговец, сидя на корточках обменивающийся добродушными проклятиями с оравой драгоманов. Этот сон так не понравился ему, что он тут же проснулся. Он был уверен, что по нему кто-то ползет. Зажег совершенно неподходящую к случаю безопасную спичку и увидел на одеяле (взял с собой, хоть спать не собирался) целую огромную коммуну клопов. Тогда он начал ходить взад-вперед во всех направлениях, вытягивая вперед руки, чтобы не расшибиться о каменные стены. Он решил, что в такой пограничной ситуации следует делать различие между фальшивыми знаками и истинными. Сон про тележечника на базаре — фальшивка. Клопы — подлейшая фальшь. Истинные знаки — это блаженное зрелище маленьких красных птиц с человеческими головами, летящих в собственном огненном свечении. Ведь сколько же он видел оных птах на разных египетских меблировках. Не появились эти БА, не материализовались. В конце концов он увидел сквозь бесконечно длинную и узкую воздушную шахту, как звездочка завяла, а ромбоид ночного неба прозаически посерел. Он позволил себе отхлебнуть бренди. Не помешало. Ноги-то окоченели, и нос, нос, нос на мокром месте.

Моргановские помощники пришли вместе с арабами и вытащили патрона на поверхность. Он был снова вмонтирован в верблюда и влеком теперь подальше от пирамид. Утреннее небо сияло по-своему, надо отдать ему должное. Морган глянул на Великого сфинкса и увидел на нем массу людей, копошившихся, как черви. Одни угнездились промеж когтей, другие забрались в дыры лика, третьи махали прямо с макушки. Морган вскинулся: осквернители были в форме бейсболистов. Вокруг сфинкса фотографы расставили свои треноги, засунули головы под черные тряпки и выставили зады. «Бога ради, что здесь происходит?» — спросил великан. «„Нью-йоркские гиганты“ выиграли вымпел и сейчас совершают кругосветный тур», — ответствовал помощник. «Вымпел? — спросил Морган. — Что они выиграли? Вымпел?» К нему бежал, клацая по священным камням подкованными башмаками, уродливый коротышка с огрызком сигары в зубах. «Менеджер Мак-Гроу спешит засвидетельствовать вам почтение», — пояснил помощник. Не сказав ни слова, Морган пхнул каблуками своего дромадера, и они помчались галопом к пароходу.

Вскоре после этих приключений здоровье Моргана внезапно покачнулось. Он потребовал, чтобы его