наших интересах, либо он действует по заданию Германии; в первом случае он преданный нам человек и, таким образом, предатель; однако нельзя исключать, что, действуя таким образом, он вводит в заблуждение нашего соотечественника, чтобы скрыть настоящую цель своей миссии. Тут следует задаться вопросом, не преследует ли он, передавая последнюю часть информации, цель осуществить запугивание, делая акцент на ужасы, связанные с вторжением. Также может быть, что он хочет отвлечь наше внимание от действительного направления главного удара, который планируется нанести не по нашей стране, а на юго–восточном направлении, поскольку, вероятно, канцлер Германии счел, что настал момент померяться силами со своим самым грозным противником, и считает более для себя выгодным нанести удар по линии французских укреплений. Согласно другой поступившей от него информации, Италия должна вскоре вступить в войну. Насколько я могу судить по международным аспектам, связанным с этим вопросом, трудно предположить, что подобное действительно вскоре произойдет. С учетом характера данной информации я счел полезным сообщить ее вам, даже несмотря на невозможность проверить ее достоверность.
Очевидно, что Ньювенхайз уклонялся от прямого ответа, не желая определенно высказывать свое суждение по поводу ситуации, которая могла развиваться в разных направлениях. Его мнение, что человек, предоставивший эту информацию, был либо предатель, либо провокатор, является весьма характерным для общего отношения к германской оппозиции со стороны официальных кругов других стран. Ограниченному и явно обладающему весьма узким кругозором послу было невдомек, что человек, о котором он говорил, мог руководствоваться в своих действиях более высокими и благородными мотивами.
Нутс не ограничился только информированием посла своей страны в Ватикане. Он сообщил обо всем завуалированным языком аббату своего родного монастыря в Тонгерло, а тот, в свою очередь, довел информацию до сведения как МИДа Бельгии, так и церковных кругов, в частности представителей Общества иезуитов в Брюсселе. Последние отнеслись к полученной информации куда менее скептически, чем представители официальных государственных структур, и немедленно уничтожили множество секретных материалов, благодаря чему избавили себя от многих проблем и неприятностей, когда три недели спустя в бельгийской столице появились представители СД и немедленно приступили к тщательнейшему изучению всех документов, которые им удалось захватить.
По мере того как кампания на Западе приносила Германии все новые и новые победы, а Италия продолжала все более и более вставать на пагубный для нее курс, втянувшись в войну на стороне Гитлера, в Вечном городе нарастали волнение и тревога по поводу всех и всего, что было так или иначе связано с ватиканскими контактами. Из труб в небо над Римом поднимался дым от сжигаемых документов. Наибольшая нервозность ощущалась в руководящих кругах Общества иезуитов, которые всегда были против того, чтобы отец Ляйбер играл ключевую роль в ходе контактов. Высший руководитель общества Ледочевский, который продолжал пристально следить за событиями, в сильном волнении пришел к Нутсу. «Улетайте, улетайте скорее!» – настаивал он. Ледочевский рассказал, что Монненса удалось благополучно «убрать из виду», отправив в далекое Конго, где тому ранее уже приходилось работать[205] .
Однако главный аббат премонтезианцев не позволил своему коллеге убедить себя обратиться в паническое бегство и продолжал оставаться на своем посту в течение всей войны, несмотря на то что позднее он дважды становился главной мишенью тех претензий, которые немцы направляли Ватикану. В то же время предостережения Ледочевского оказались отнюдь не пустым звуком. До тех пор пока обстановка в Риме не разрядилась, Нутсу и тем немногим, кто был посвящен в ватиканские контакты, пришлось пережить немало моментов, когда им грозила очень серьезная опасность.
«Бурые птицы» – зловещие предвестники беды
В первые недели после начала военной кампании на Западе на Тирпиц–Уфер царили мрачное уныние и напряженность. Время от времени сюда доходили отголоски событий в Риме, произошедших в начале мая. Мюллер, выполнив задание оппозиции, лишь формально продолжал оставаться на службе в абвере и уехал из Берлина в Мюнхен, где занимался своими делами. Именно сюда поступил ему в середине июня 1940 года тревожный звонок от Донаньи через специальную абверовскую «сеть А», которая гарантировала защиту от «прослушки». Донаньи сказал, что Мюллеру нужно срочно приехать в Берлин, но при этом, чтобы не привлекать внимания, он не должен был воспользоваться поездом или самолетом.
По тону звонка Мюллер понял, что надвигается катастрофа. С тяжелым сердцем позвонил он своему другу Нехёслеру и договорился срочно встретиться с ним в знаменитом мюнхенском Английском парке. Во время встречи он сказал, что с ним, судя во всему, все кончено, и попросил священника позаботиться о будущем его дочери. Его жена, у которой до замужества с ним был опыт работы в офисе, сможет как–то устроиться, а вот дочери «осужденного изменника» без помощи и поддержки его друзей придется очень трудно.
Устроив, как смог, свои личные дела, Мюллер отправился на машине в Берлин; за рулем был его товарищ по абверу капитан Икрат, который сочувствовал Сопротивлению. Приехав в Берлин, Мюллер направился, согласно полученным инструкциям, прямо к Остеру домой, где застал руководителя абверовской оппозиционной группы действий в состоянии тягостной озабоченности и напряжения. Остер сказал, что они оба замараны по уши, и никто не может сказать, что теперь произойдет. Ясно одно, что каждый из них должен разбираться с возникшей ситуацией сам и пытаться найти наилучший выход, памятуя при этом о взятых ранее на себя взаимных обязательствах, что если кому–то из них будет суждено отправиться на виселицу, он последует туда один, не выдав товарищей. А теперь, сказал Остер, Мюллер должен срочно встретиться с Канарисом, который проинформирует его о происходящем.
По–прежнему заинтригованный и ничуть не успокоенный услышанным, Мюллер направился на Тирпиц– Уфер, где застал Канариса, который уже собирался уходить на ежедневное служебное совещание. Говоря почти шепотом и фамильярно обращаясь к Мюллеру на «ты», что было характерно для адмирала, когда тот сильно волновался, Канарис выпалил: «Бурые птицы! Ты видел бурых птиц?» Мюллер отрицательно качнул головой, и тогда Канарис направил его к Донаньи, чтобы он изучил ситуацию и подумал над тем, что делать, пока Канарис будет на совещании.
Несколько лет назад Геринг создал «Исследовательский центр», который представлял собой «черный ящик», или центр по перехвату и расшифровке информации. Сообщения, передаваемые иностранным правительствам, перехватывались, расшифровывались, а затем направлялись тем ведомствам и подразделениям в Берлине, которых данная информация касалась. Поскольку текст перехваченных сообщений печатался на коричнево–бурой гербовой бумаге с изображением официального герба рейха – орла, держащего свастику, в абвере их насмешливо называли «бурыми птицами».
В данном случае среди расшифрованных телеграмм оказались два послания Ньювенхайза – от 2 и 4 мая 1940 года[206].
Мюллер, крайне взволнованный и обеспокоенный, все еще вчитывался в донесение, в котором он характеризовался либо как предатель, либо как провокатор, когда вошел Канарис, вернувшийся с закончившегося совещания. Адмирал спросил: «Это о тебе?» «Адмирал, – последовал ответ, – я не могу сказать с уверенностью; может быть, да, а может быть, и нет». Хладнокровие Мюллера произвело впечатление на Канариса, который положил руку ему на плечо и, улыбаясь, сказал: «Наш непоколебимый колосс в бурном вихре событий». Затем, демонстрируя свое уважение к договоренности между ним и Мюллером о том, что последний не будет получать никаких команд по служебной линии, Канарис спросил: «А ты готов получить мой приказ и выполнить его?» Мюллер ответил на это, что все зависит от того, что это за приказ. «В таком случае, я приказываю вам, – Канарис перешел на официальный тон, – отправиться в Рим со специальным заданием расследовать обстоятельства произошедшей там утечки информации». Ехать нужно немедленно; из Берлина следует позвонить в Мюнхен, чтобы необходимый дополнительный багаж был доставлен прямо в мюнхенский аэропорт. Как только самолет поднимется в воздух, Канарис даст приказ «вести» Мюллера на всех пунктах пересечения границы с Италией. «Я должен позаботиться о том, чтобы на это не наложил свою лапу Гейдрих», – сказал он. В Риме Мюллер должен пойти в отделение абвера, штаб– квартира которого располагалась в том же здании, что и военное министерство Италии; возглавлял отделение полковник Гельферих, который обеспечивал связь абвера с вооруженными силами Италии. Гельферих будет предупрежден о приезде Мюллера и о том, что он пребывает в статусе особого уполномоченного. А такой статус позволял его обладателю давать поручения и тем, кто был выше его по
