было направлено через него.

Его первые контакты с оппозицией произошли в начале 1939 года, когда его посетили два представителя оппозиционной группы, действовавшей внутри МИДа. Тротт, который знал Фалькенхаузена еще с тех пор, как сам работал в Китае, взяв с собой Кесселя, посетил генерала в воскресенье. Для того чтобы не привлекать внимание, встреча не была назначена заранее; Фалькенхаузен был очень занят и сумел уделить гостям всего полчаса, однако, в связи с тем что Фалькенхаузен всегда интересовался политическими вопросами и прекрасно в них разбирался, а также в связи с его глубокими познаниями в области международных отношений и богатым опытом работы, этого оказалось достаточно. После того как участники встречи обменялись буквально несколькими словами, стало ясно, что они придерживаются схожих точек зрения и считают необходимым положить конец курсу Гитлера, толкавшего страну к войне, а также уничтожить и самого фюрера. Кессель предложил, чтобы генерал пригласил Гитлера для осмотра новых фортификационных сооружений на границе Богемии. Там его можно было бы изолировать в бункере, заставить подписать указ о передаче исполнительной власти в руки армии и дать три минуты, чтобы выбрать, какой смертью умереть: либо он стреляется сам, либо ему в этом помогут. Фалькенхаузен выслушал это довольно фантастическое предложение «благосклонно», однако сам не стал заниматься его реализацией.

Когда началась война, Фалькенхаузен активно агитировал против нее, и особенно против наступления своих коллег–генералов; настолько активно, насколько ему позволяли те довольно ограниченные возможности контактов, которые он имел, находясь в Дрездене. Как отмечал Попитц, в середине февраля 1940 года Фалькенхаузен был «очень активен». Возможно, «у него в крови было чуть больше авантюризма, которого он набрался в Китае, чем у других генералов».

Из планов поездки Фалькенхаузена на Западный фронт ничего не вышло; когда генерал пообщался с Томасом, то обнаружил, что тот настроен крайне пессимистически, и этот пессимизм еще более углублялся отрицательной реакцией на «доклад Х». Узнав об этом, Хассель посетил Томаса, чтобы как–то поднять его настроение, однако ему это не удалось.

Будучи удручен неопределенностью по поводу состояния собственного здоровья, а также все возрастающими требованиями в рядах оппозиции осуществить убийство Гитлера, которое Томас отвергал главным образом по религиозным соображениям, хотя и не только по ним, он решил помогать оппозиции, ведя борьбу «на задней линии», обеспечивая ей своего рода «тыловую поддержку». К апрелю 1940 года он в значительной степени смирился с судьбой, однако решил предпринять последнюю попытку повлиять на командующих Западным фронтом (которую высоко оценил Аллен Даллес), против чего сам Томас только что отговаривал Фалькенхаузена. Уже сам факт этой поездки говорит об объеме и значении той работы, которую Томас делал для оппозиции. Как отмечает Даллес, в ходе этой поездки он беседовал с Леебом, Боком, Рундштедтом, Зоденштерном и Майнштейном, призывая их не подчиняться приказу наступать на Бельгию и Голландию, в результате чего мог бы возникнуть кризис, в ходе которого появилась бы возможность поднять берлинский гарнизон против нацистского режима.

Версия Даллеса не совпадает с известными нам событиями, которые произошли в апреле 1940 года, из чего можно сделать вывод, что он описывает поездку Томаса, которая состоялась значительно ранее. Скорее всего, Даллес отнес к событиям кризисных дней апреля 1940 года те события, которые имели место в столь же кризисные дни ноября 1939 года. 7 ноября 1939 года Томас сказал Остеру и Гизевиусу о своем намерении совершить такую поездку, которую он и совершил в начале декабря 1939 года.

Томас, как показал его поход к Гальдеру, не обладал чудодейственным даром убеждения. Однако в ходе исключительно важного для оппозиции второго раунда ее борьбы он был верным и преданным товарищем по борьбе, который отдавал все силы, работая плечом к плечу с другими, и его роль в этой борьбе, хоть она и несколько поубавилась после апреля 1940 года, заслуживает большего уважения и признания, чем это обычно делается[193].

Разочарование Георга Томаса, охватившее его в апреле 1940 года, было еще более усугублено ходом военной кампании в Норвегии, которую Гитлер начал 9 апреля 1940 года. В предшествовавшие ей месяцы обсуждение приближавшейся авантюры на севере Европы занимало больше внимания оппозиции, чем когда–либо. Отношение к ней представляло собой смесь стыда, страха и надежды. На пять малых европейских стран вскоре должен был обрушиться бронированный кулак Гитлера, и не было никаких гарантий, что вскоре та же участь не постигнет также Швецию и Швейцарию. Накануе судьбоносной даты – 4 апреля 1940 года – Хассель подчеркнул, что предстоящая экспедиция в Скандинавию является последней реальной надеждой подтолкнуть генералов к активным действиям и направить их наконец на путь осуществления переворота. Их следовало убедить предпринять необходимые действия либо в ходе, либо сразу после окончания норвежской кампании и до того, как мог бы разгореться серьезный конфликт на Западе.

Наверное, никогда с начала войны не возникала ситуация, в которой как для оппозиции, так и для режима столь остро стояла бы дилемма: или грудь в крестах, или голова в кустах. Вторжение в Скандинавию было следующим после начала самой войны «личным проектом» Гитлера. Сначала он мало уделял внимания этому проекту, но впоследствии его воображение разыгралось, и вкус новой авантюры, который он уже ощущал, раззадорил его и стал руководством к действию. С самого начала командование сухопутных сил относилось к этому начинанию буквально с ужасом – оно противоречило всем канонам военной науки и практическому опыту немецких военных. Последние считали это просто безумием. Мнения среди военных моряков разделились; более консервативно настроенные адмиралы относились к данному проекту с настороженностью, опасаясь за безопасность только что восстановленного флота. Ведь для них вопрос стоял ребром: на карту ставилась судьба всего флота, который мог быть полностью уничтожен. Следует отметить, что их опасения были не напрасны: в ходе этой кампании военно–морские силы Третьего рейха понесли такой урон, от которого не смогли оправиться до самого окончания войны. С другой стороны, успех могла принести лишь серия рискованных шагов, каждый из которых просто обязан был быть успешным; права на ошибку в данном случае не было.

Считая данный проект самой настоящей дикостью, ОКХ, рискуя навлечь на себя ярость Гитлера, решило «умыть руки» и не принимать никакого участия в данной операции. Вся разработка операции «Везер», как называлось вторжение в Норвегию, осуществлялась возглавляемой самим Гитлером ОКВ, а сухопутным силам отводилась роль поставщика необходимой живой силы и техники. Можно представить, какие расчеты и предположения в связи с этой операцией делались в эти дни фактически «в частном порядке» Гальдером и Браухичем, однако никаких документальных свидетельств этих расчетов не сохранилось. Они навряд ли изменили свою точку зрения относительно того, что данная операция обречена на неудачу; случись же она, были бы все основания надеяться на то, что этот провал подтолкнет Гальдера вернуться к рассмотрению возможности переворота. Но останется ли время на такое рассмотрение? В то время как Гальдер изучал «доклад Х», уже были готовы приказы Гитлера о наступлении на Западе «возможно, 14 апреля» 1940 года, а 10 апреля срок наступления был перенесен на один день, причем было изъято слово «возможно».

Еще до того, как был бы закончен анализ происходящего на севере Европы, наступление на Западе могло уже идти полным ходом. Все внимание в мире было бы приковано к этому судьбоносному событию, а следовательно, отвлечено от вторжения в Норвегию и от того провала, которым могла бы закончиться скандинавская авантюра Гитлера.

В течение нескольких недель оппозиционная «группа действия» в абвере изучала вопрос о том, как скажется на ее целях и планах предстоящая военная экспедиция Гитлера. Главная озабоченность оппозиции состояла в том, чтобы не дать угаснуть тем контактам с Англией, которые еще пока «тлели» в Риме и в ходе которых англичане только что подтвердили данные ранее обязательства, используя в этих целях происходящее на севере Европы. Вторая проблема состояла в координации тех многочисленных шагов, которые предпринимались для того, чтобы предупредить Бельгию и Голландию о грозящей им полномасштабной опасности. Самым же важным был вопрос о том, как воздействовать на ход военных операций после их начала, если подобное вообще окажется возможным.

В дискуссии затрагивались вопросы военно–морской мощи Германии и ее возможностей вести войну на море, а также политические последствия распространения войны на север Европы. Обсуждения часто были в самом разгаре, когда уже переваливало за полночь; роль первой скрипки в них играл единственный военный моряк в оппозиционой группе абвера капитан Лидиг. Первая мировая война показала, что на