этого. Необходимо пытаться выиграть время и делать все для этого… Мы должны всячески затруднять, тормозить опасное развитие событий, создавать препятствия на пути, ведущем к войне, стараться «заморозить» и «подвесить» ситуацию, – тогда, быть может, удастся переждать, пока это «созвездие кошмара» пройдет стороной».

В основе конфликта Гитлера с его генералами лежали политические причины. Поначалу военных привлекало к нему то, что он, как они считали, в большей степени руководствуется национальными интересами, чем раньше. И хотя Гитлер пытался поставить военных в положение, когда они должны были лично чувствовать себя обязанными ему, получая различные материальные блага и воинские звания, Гитлеру все же не удалось до конца покончить с теми традициями, взглядами и предрассудками, которые были характерны для военной касты. С точки зрения проявления гражданского мужества военные зачастую уступали в смелости представителям других общественных слоев; Гитлеру легче было их подкупить, запугать или просто игнорировать. Однако он не сумел добиться того, чтобы они стали приверженцами национал–социализма, а только это могло быть гарантией их готовности осуществлять те действия и меры, которые считались для военных недопустимыми с точки зрения их традиций и взглядов. Гитлер предвидел, что они будут оказывать противодействие в отношении тех крайних мер, которые он наметил, и всячески стараться саботировать. Единственный выход поэтому состоял в том, чтобы вывести из зоны ответственности военных те вопросы, которые традиционно на оккупированных территориях решали именно они. Позже Гитлер мог поздравить себя с проявленной им проницательностью; ведь он прямо обвинил ОКХ, что оно пытается заставить солдат воевать по «церковному уставу». «Если бы не мои части СС, – признавался он в 1942 году, – сколько бы дел остались несделанными».

Для военных не было неожиданностью, что в случае войны сфера их влияния на оккупированных территориях будет существенно сокращена. В ходе оккупации Австрии военные были лишены таких властных полномочий, как право на арест и суд; правда, следует отметить, что захват Австрии был подан не как оккупация, а как образец «возвращения исконно немецкой территории» военными средствами. При захвате Чехословакии в марте 1939 года властные административные полномочия на территории Богемии и Моравии (Чехии) формально принадлежали военным, но фактически ими обладали также подразделения гестапо и СД, которые, вступив на захваченную территорию практически вслед за военными, сразу приступили к выполнению своей страшной работы. С учетом этого опыта Браухич при активной поддержке Кейтеля настаивал на том, чтобы все властно–административные полномочия на захваченной территории во время польской кампании принадлежали военным. Так формально и произошло, однако полномочия военных были ограничены положениями «Закона об обороне рейха» от 4 сентября 1938 года. В соответствии с этим законом, главнокомандующий сухопутными силами осуществлял контроль за территорией лишь в районах проведения военных операций, а перечень таких районов определялся главнокомандующим вермахтом (всеми вооруженными силами) – то есть лично Гитлером. В любом случае части гестапо и СД, вошедшие на территорию вместе с армией, получали непосредственные указания от Гиммлера, хотя район боевых действий и находился под контролем и юрисдикцией Браухича. Пока шли военные действия, особых трений и проблем не возникало, хотя иногда и бывали довольно скандальные исключения. Вот один из таких случаев, о которых стало известно позже. Карательное подразделение во главе с пользовавшимся дурной славой группенфюрером фон Вёрчем осуществляло настолько беспрецедентные зверства, что военные вышвырнули его из зоны военных действий[109].

И хотя в тот момент зверства нацистов носили еще ограниченный характер, наиболее информированные и дальновидные военные хорошо поняли уже тогда, что в недалеком будущем именно массовые зверства и преступления на оккупированной территории станут серьезной проблемой для военных и поводом для их серьезной обеспокоенности. Мы, вероятно, никогда точно не узнаем, в какой степени этот вопрос был затронут в выступлении Гитлера в Бергхофе 22 августа 1939 года, когда он объявил о своих планах относительно Польши. С другой стороны, имеются весьма достоверные, хотя и краткие свидетельства на этот счет в дневниках Гальдера и Гроскурта. Присутствовавший при этом выступлении Гальдер записал в своем дневнике, в частности, такие разящие и режущие слух слова: «Уничтожение Польши – уничтожение ее воли к жизни». Цель, по словам Гальдера, была сформулирована лишь одна – полностью уничтожить противника, используя для этого все методы, включая и самые новые. Для достижения этого следует быть «суровыми и беспощадными» и «заставить себя забыть о всякой жалости в любых ее проявлениях». Гроскурт, которому Канарис предоставил возможность ознакомиться в течение двух часов с записями в своем дневнике, сделанными в связи с выступлением Гитлера (на котором Канарис, как и Гальдер, естественно, присутствовал) и которые являлись своего рода программой противодействия замыслам главаря нацистов, практически подтверждает свидетельства Гальдера. Гитлер заявил: «Война должна вестись до полного уничтожения Польши, и вести ее следует с величайшей жестокостью, не останавливаясь ни перед чем. Речь идет не о захвате территории, а о полном уничтожении жизнеспособности страны».

Несомненно, Вильгельм Канарис с самого начала хорошо представлял себе, чего следует ожидать в дальнейшем, поэтому он дал указания агентам военной разведки быть начеку и тщательно собирать и сообщать ему всю информацию о грязных и непотребных действиях нацистов, какая им станет известна, будь то события, непосредственно разворачивающиеся у них на глазах, либо сведения, полученные из других источников. В это же время Канарис тщательно следил как за текущей деятельностью СС, так и за разработкой их планов на будущее. 9 сентября он поручил Гроскурту проинформировать своего вышестоящего начальника генерала Курта фон Типпельскирха, главного квартирмейстера 4–го отдела (отвечавшего за оценку состояния противника), о том, что метал гром и молнии в отношении военного командования за то что оно не проявляет достаточной жесткости и решительности по отношению к польскому населению. Военно–полевые суды ежедневно выносили смертные приговоры по тому или иному поводу примерно двумстам полякам; однако и это посчитали недостаточным. Гейдрих требовал положить конец подобной «негодной практике» и расстреливать и вешать людей вообще без суда: «Мы пощадим простых жителей, однако вся знать, все священники и все евреи должны быть уничтожены. Когда мы возьмем Варшаву, я покажу вместе с военными, как это сделать».

На Типпельскирха сообщение Гроскурта произвело сильное впечатление; он переслал этот материал Гальдеру вместе со своими комментариями. Но для начальника штаба сухопутных сил в этом сообщении не было ничего нового. За линией фронта, на занятой территории уничтожение польского населения идет уже в таких масштабах, сказал он, что командованию сухопутными силами придется, вероятно, решительно вмешаться и положить этому конец. Гитлер и Геринг решили уничтожить и истребить польский народ. Остальное (из сказанного Гальдером?), по словам Гроскутра, нельзя не только записать, но даже и помыслить об этом.

1 сентября 1939 года Браухич выпустил воззвание к польскому народу, в котором торжественно провозглашалось: «Вооруженные силы Германии не считают мирное население Польши своим врагом. Все положения и нормы международного права будут безусловно уважаться и выполняться». В своем отношении к мирному населению германская армия в значительной степени выполняла эти обязательства, чего никак нельзя сказать о подразделениях СС, вошедших в Польшу вместе с вермахтом; также мало что свидетельствовало об «энергичном вмешательстве» со стороны военных, чуть ли не обещанном Гальдером. Канарису лишь оставалось попытаться заручиться поддержкой ОКВ в этом вопросе. 12 сентября 1939 года он позвонил Кейтелю, правда, скорее всего, просто для очистки совести, чем с серьезной надеждой оказать какое–либо реальное воздействие на главного лакея Гитлера[110].

«Я отметил, – записал Канарис в своем дневнике, – что мне известно о планируемых в Польше массовых казнях, в особенности о планах истребления знати и духовенства». Далее Канарис высказал опасение, что во всем мире ответственность за это будет возложена на вермахт, поскольку все это будет происходить у него на глазах. Кейтель в ответ лишь сказал, что Гитлер уже принял решение и Браухичу было разъяснено, что если вооруженные силы хотят быть в стороне от всего этого, то они должны смириться с тем, что вся работа будет проделана СС и гестапо, и не мешать им.

Руководство СС было фактически против того, чтобы устанавливались какие–либо сроки для окончания польской кампании. 19 сентября 1939 года Гейдрих сообщил полковнику Вагнеру о предстоящей «зачистке» евреев, интеллигенции, духовенства и знати, подчеркивая при этом, что стоящая перед СС задача должна быть доведена до сведения армии. Вагнер немедленно доложил об этом Гальдеру, который сделал следующую запись в своем дневнике: «Армия настаивает на том, чтобы зачистка была завершена до того времени, пока армия не покинула страну и власть не перешла в руки устойчивой и стабильной гражданской