пока идет война, он не сможет вновь увидеть свою семью, поскольку если он вернется в Германию, то назад его уже не выпустят. Аббат участливо постарался успокоить его и посоветовал не падать духом: к Рождеству, сказал он, война закончится и Майер сможет вернуться домой – сейчас в Германии готовится крупный военный заговор, в результате которого страна будет избавлена от диктатора и будет заключен мир[71].
Эта важная информация проливает дополнительный свет на сроки контактов, которые имел Мюллер в Риме. Становится очевидным, что к этому времени Мюллер не только уже получил все необходимые инструкции от Остера, но и провел первые встречи в Риме, в результате которых папа дал заверения в своей готовности выступить в качестве посредника, а это усилило надежды оппозиции на то, что удастся успешно организовать и осуществить заговор, сорвав, таким образом, наступление на Западе, которое планировалось на конец осени 1939 года.
И вновь аббат Гофмейстер часто совершал вместе с Мюллером поездки в Рим, где Гофмейстер и Майер часто присутствовали при встречах и долгих беседах Мюллера с Каасом, Ляйбером, Шёнхоффером и другими. Таким образом, Гофмейстер узнал о существовании связи между планами свержения нацистского режима и теми переговорами о мире, которые в какой–то форме осуществлялись через Ватикан[72].
Еще одним человеком, знавшим в общих чертах о контактах с Ватиканом в силу того, что имел тесные отношения с Мюллером, был монсеньор Нехауслер; правда, он никогда не пытался подробно выяснить, по каким делам его друг посещает Вечный город.
А на другом «участке фронта» – в Берлине, на Тирпиц–Уфер, законспирированная оппозиционная группа Остера держала в строжайшем секрете все, что было связано с поездками Мюллера в Рим; другие оппозиционные группы практически ничего об этом не знали, за редким исключением, – в частности, это касалось небольшой, глубоко законспирированной группы Гроскурта в Цоссене, членство в которой было жестко ограниченным, а все члены тщательно проверены. В то же время Бек полностью был в курсе происходящего, ему регулярно сообщали все, что заслуживало внимания. Инструкции для Мюллера, проекты которых составляли Остер и Донаньи, обязательно согласовывались с ним, перед тем как выработать окончательный вариант[73].
Как ранее отмечалось, часть сообщений Мюллера была специально выделена для прочтения Беком; эти материалы, а также свои письменные комментарии по поводу устных сообщений Мюллера Донаньи привозил Беку домой.
Комедия «Плаща и кинжала»: Дело Келлера
Как и при любых видах подпольной деятельности, «шпионские страсти» в духе «рыцарей плаща и кинжала» имели место и здесь. Слишком большое количество людей было чересчур хорошо информировано о происходящем; в результате все это не могло не дойти до ушей Рейнхарда Гейдриха и его присных. Непосредственно о самом Мюллере в этих сферах знали уже давно. Еще в 1936 году Гейдрих высказывал мнение, что Мюллер является глубоко внедренным и тщательно законспирированным агентом Ватикана. И в то время, и позднее шеф СД настаивал на том, что «этот баварец является замаскированным иезуитом» и что Ватикан дал ему специальную «индульгенцию», позволив «для маскировки» обзавестись семьей, чтобы тот мог осуществлять активную деятельность по защите интересов церкви в Германии[74].
Гейдрих, следивший за деятельностью абвера с понятной завистью и настороженностью, почти наверняка уже тогда плел интриги с целью ликвидации военной разведки и присвоения ее функций; поэтому он отрядил целую армию агентов, чтобы следить за каждым шагом Мюллера в Риме.
Наибольшей помехой для деятельности Мюллера в Риме на тот момент был Герман Келлер[75].
Келлер был одним из самых заметных монахов, служивших в знаменитом бенедиктинском аббатстве в Бюроне. По общему мнению, он обладал выдающимся умом, однако был крайне нетерпеливым, сумасбродным и тщеславным[76].
Келлер проявил свое тщеславие и стремление непременно выдвинуться, когда попытался убрать со своего пути того, кому он непосредственно подчинялся, – архиепископа Рафаэла Волсера. В середине 30–х годов в отношении аббатства велось расследование в связи с нарушением правил валютных операций. В то время, когда архиепископ находился в Италии, в Бюрон пришла информация, что обвинения выдвинуты против него лично. По утверждению Келлера, эта информация была получена от нунция Орсениго, который посоветовал, чтобы Волсер некоторое время не возвращался в Германию. После прошедшего в аббатстве обсуждения этого вопроса, в котором Келлер принял самое активное участие, было решено направить Келлера в Италию, чтобы предупредить архиепископа о подозрениях в его адрес. Архиепископ решил дождаться рекомендации синьората (так назывался совет аббатства). По возвращении Келлера в Бюрон состоялось заседание совета и было принято решение рекомендовать архиепископу не возвращаться в Германию, а остаться пока в Швейцарии и вернуться тогда, когда для этого сложится более подходящая обстановка. Одновременно в ходе этих событий Келлер был назначен настоятелем аббатства, официально став там вторым человеком, а фактически – руководителем, в связи с отсутствием архиепископа.
В то же время бенедиктинский архиепископ Фиделис фон Штотзинген поставил под сомнение искренность и честность намерений Келлера и попросил Мюллера проверить факты, касавшиеся Волсера. Мюллер отправился в Берлин, где выяснил у ведшего это дело прокурора, которого он знал лично, что сам Волсер не находился под подозрением. В конечном итоге Келлер испытал на себе «розги» церковной дисциплины. Вместо того чтобы стать хозяином аббатства в Бюроне, как он того добивался, Келлер, по настоянию архиепископа, был лишен звания настоятеля аббатства, удален из аббатства и в качестве дисциплинарного взыскания сослан в бенедиктинское аббатство, располагавшееся на горе Сион в Палестине[77].
Однако ссылка в церковное «захолустье» отнюдь не охладила пыла и страсти Келлера к интригам. Вскоре он, по слухам, свел дружбу с великим муфтием Иерусалима, считавшимся одним из величайших интриганов и заговорщиков того времени. Этот контакт Келлера, реальный или вымышленный, немедленно привлек к нему внимание разведслужб[78].
Именно этот фактор повлиял, очевидно, на то, что по возвращении в Бюрон Келлер вскоре стал работать на таких влиятельных и состоятельных хозяев, как абвер, направлявший его деятельность через свое управление в Штутгарте, а также СД во главе с Гейдрихом[79].
Что касается работы на абвер, то Келлер сумел получить на это письменное разрешение со стороны нового архиепископа аббатства в Бюроне Бенедикта Бауэра, который сменил сложившего с себя полномочия Волсера в декабре 1938 года. Именно Бауэр, проигнорировав предостережения относительно Келлера, высказанные ему Августином Майером, стал привлекать Келлера, по словам Майера, к той части деятельности аббатства, которая носила конфиденциальный характер, в результате чего Келлер впервые «познакомился» с СД и вошел в контакт с ее представителями. Выполнял эти конфиденциальные поручения Келлер весьма успешно; в частности, ему удалось добиться содействия СД в том, чтобы аббатство не было подвергнуто слишком суровому наказанию за нарушение правил валютных операций. Ему также удалось добиться поистине небывалого успеха, когда благодаря его стараниям были освобождены из–под ареста несколько братьев бюронского аббатства. В аббатстве его деятельность вызвала восхищение; однако за его пределами возникали вопросы: а за какие такие выдающиеся услуги СД идет ему навстречу? Однако Келлер, относясь с пониманием к подобным подозрениям, утверждал, что он не оказывал никаких услуг шефу управления СД в Штутгарте Штайнлю, благодаря содействию которого происходило все вышеупомянутое. Он, по его словам, стал «возвращать долг» лишь после начала работы на абвер, «направляя Штайнлю копии своих донесений»[80].
Когда началась война, Келлер практически все свое время посвящал полномасштабной работе на военную разведку, и, хотя при этом носил церковные одежды и продолжал официально числиться в аббатстве в Бюроне, он получил возможность совершать поездки за границу. В конце 1939 года он прибыл в Швейцарию, где случайно произошла его встреча с одной из околооппозиционных фигур, обладавшей способностью навлекать на себя неприятности. Речь идет об Этшейте – том самом берлинском адвокате, который обратил внимание Канариса на личность Мюллера. Канарис послал Этшейта в Швейцарию для своего рода прощупывания почвы, а в значительной степени для того, чтобы сделать приятное своему личному другу генералу Гальдеру[81].
