– Два раза в год.

Почему они вдруг заговорили о мытье?

– Раз в месяц? – предложила она.

Он подчистил пергамент ножом.

– Договорились.

Наступило молчание. Это было такого рода молчание, нарушить которое не представлялось возможным. Он целиком сосредоточился на своем занятии, она – на котенке.

Котенок играл поверх одеяла. Когда Элисон шевельнула ногой, он подскочил. Элисон снова пошевелилась. Котенок заурчал и прыгнул. Элисон не удержалась от смеха. Она виновато взглянула на Давида. Он наблюдал за проделками котенка с улыбкой. Она облегченно вздохнула. Если он мог улыбаться, глядя на котенка, она может заговорить с ним, не боясь последствий, хотя он ничем ей не угрожал. Элисон не понимала, что ее беспокоит. Не сводя с него глаз, она озабоченно сказала:

– Тебе придется вымыться раньше, чем я думала. Ты весь в грязи.

Он взглянул на свои черные ногти.

– Я выходил.

– Ночью? Где ты…

И тут ее осенило. Элисон поняла, почему у него такой мрачный вид. Она знала, где он был.

– Я отдавал последний долг умершим.

Она содрогнулась от его холодного голоса и равнодушного взгляда.

– Ты ее видел?

– Я ее снова зарыл.

На смену ужасу пришло внезапное облегчение.

– А гроб был…

Дэвид вопросительно приподнял бровь.

– Открыт?

– Эдгар испугался до потери сознания.

Она не могла представить себе такое в кошмарном сне, но теперь это был кошмар наяву.

– Эдгар видел?

– Он никому не скажет.

Все ее тело покрылось испариной. Она вытерла одеялом подбородок. Котенок замер, приготовившись к прыжку, задние лапки у него вздрагивали.

– Почему ты так думаешь?

– Я велел ему молчать, и, в любом случае, он слишком пристыжен.

– Почему?

– Он так испугался, что бросил меня и сбежал. Я сказал ему, что любой рыцарь бежал бы от такого зрелища. Я пытался его успокоить. Я не хочу, чтобы храбрый мальчик страдал из-за такого розыгрыша.

Ей хотелось закрыть глаза и завыть. Однажды проявленное милосердие разрушило всю разумно прожитую жизнь. Но она должна была убедиться, что никто, кроме нее самой, не пострадает. Она одна расплатится за свое великодушие.

В отчаянии она спросила:

– А ты никому не скажешь?

– Что ты похоронила волчицу с детенышем на своем семейном кладбище?

Ни один мускул на его лице не дрогнул. Руки его были спокойны. Лицо как маска.

– Никогда. Я не позволю церковным властям арестовать мою жену.

Значит, такова была его цена. Брак с ним.

Это будет не так уж страшно. Совсем не страшно. Только у этого человека не было никакого сочувствия. Он, как торговец, продавал свое молчание за ее руку и знал, что ей не остается ничего, как согласиться.

Склонив голову, она предалась в его руки.

– Я скажу священнику, чтобы он огласил завтра наши имена.

– Сегодня. – Он указал на окно, откуда начал проливаться свет. – Он будет оглашать их каждый день. Я не хочу, чтобы кто-нибудь потом усомнился в законности нашего брака.

– Я этого не сделаю!

– Мне это и в голову не приходило. Но ты – богатая наследница, и король желал выдать тебя по своему выбору. А теперь нам придется обойтись без его разрешения.

Она поморщилась, подумав о том, сколько золота ей придется за это выложить.