как этот валлийский негодяй посмел обвинить Элизабет в соучастии? Она, эта лучшая в мире женщина, помогала Ричарду убить братьев?! Мэриан знала правду. В пять лет ее отдали в услужение Элизабет, поскольку они были одного возраста и к тому же родственницами. С самого начала девочке было ясно, что она должна во всем угождать Элизабет. В то же время Элизабет дали без обиняков понять, что она обязана жертвовать всем во имя династии. Каждое движение, каждое слово, каждая улыбка взвешивались и определялись как достойные и недостойные принцессы из дома Йорков. Добрая, приветливая, скромная девочка, Элизабет старалась ни в чем не опозорить семью и род и если не отличалась острым умом… что ж, подобное качество вовсе не обязательно для принцессы.

Не было обязательным, пока не умер отец, король Эдуард IV. Потом наступили тяжелые дни, дни предательства, и Элизабет оказалась плохо подготовленной к политическим играм, которые и довели страну до войны. Ее любимый дядя взял под опеку братьев, сказав, что желает защитить их… Но через непродолжительное время издал указ, объявляющий принцев незаконными детьми. И не только их. Всех отпрысков брата.

Как того и желал Ричард, парламент провозгласил его королем.

Мэриан обнимала и утешала госпожу, когда та плакала по исчезнувшим братьям, по утерянной навек свободе, по втоптанной в грязь чести. Именно она помогала Элизабет строить планы. Когда Ричард и его жена пригласили ее ко двору, Мэриан и Элизабет сначала рыдали от злости и унижения, а потом долго шептались и решали, как поступить. Если Элизабет примет приглашение и будет разыгрывать послушную племянницу, она, возможно, сумеет узнать что-нибудь о судьбе братьев. Или… или каким-то образом повлияет на дядю и поможет мальчикам сбежать.

Девушек обуревали безумные замыслы. Они пытались предусмотреть любую случайность, но не смогли предвидеть собственной роковой роли в обреченном правлении Ричарда. Если бы только…

Мэриан вздохнула. Она когда-нибудь сведет себя с ума этими «если» и «может быть».

Ее дом стоял рядом с прочной высокой крепостной стеной, окружавшей замок и защищавшей его от нападения врагов, и одновременно находился довольно далеко от башни графа Уэнтхейвена. Здесь она ничего не знала о его связях, политических играх, планах и замыслах. Здесь она и ее сын были в безопасности.

Лайонел. Что, если он проснулся?

Толкнув калитку, ведущую в передний сад, Мэриан позвала сына и тут же улыбнулась пухленькому черноволосому мальчику, который брел по тропинке, вьющейся вокруг дома. Подхватив малыша на руки, она воскликнула:

– Да ты весь в песке! Строил замки?

Ребенок просиял и погладил щеки матери грязными ладошками.

– А ров вырыл?

– О, только не спрашивайте насчет рва! – воскликнула няня, выходя из-за угла дома. – Он немедленно захочет пойти к колодцу за водой, и тогда его не отмоешь!

Сесили была хорошенькой, доброй девушкой, удивительно похожей внешне на мать Мэриан. Но мама оставалась в ее воображении давно поблекшим милым образом, тогда как Сесили оказалась глупенькой, легко поддающейся любому мнению, любой моде и особенно вниманию мужчин. Всяких и каждых. Однако она не оставила Мэриан и без единой жалобы последовала за ней и ребенком в глушь и захолустье Уэнтхейвена.

–  Он спал? – спросила Мэриан.

Сесили, запыхавшись, сдула упавшую на глаза прядь волос.

– Немного вздремнул, но остальное время никому не давал покоя.

Мэриан стиснула малыша и звонко чмокнула.

– О, он уже совсем большой! И очень здоровый! – воскликнула она.

– Не слыхали вы, как он ревел весь первый год!

– Просто живот болел, – возразила Мэриан, не сводя глаз с пытавшегося освободиться Лайонела.

– Но это было ужасно! – не сдавалась Сесили.

Мэриан не ответила. Слишком много было в ее жизни тайн, которые не хотелось открывать посторонним, но самой главной была теперь уже давно пережитая неприязнь к малышу.

Она не хотела быть матерью. Не питала ни малейшего интереса к детям. И когда повитуха положила ей на руки крохотный окровавленный комочек, не испытала ничего, кроме совершенно не присущего матерям отвращения.

– Говорят, недоношенные дети всегда слишком маленькие, уродливые и капризные, – пояснила Сесили, посчитав молчание Мэриан знаком согласия. – Иногда мне казалось, что он не проживет и нескольких месяцев.

Бывали ночи, когда, слушая непрестанный плач ребенка, Мэриан сама не понимала, хочет ли, чтобы Лайонел выжил. Съежившись от непрошеных угрызений совести и груза вины, она последовала за Лайонелом к горке речного песка, специально привезенного для мальчугана. Сесили поплелась за ними.

– Не будь вас, миледи, я бы точно ума лишилась.

Раскаяние заставляло Мэриан все больше и больше заботиться о Лайонеле, и потом… В один прекрасный день малыш ей улыбнулся.

У нее никогда не было причин верить в любовь. Ни на одно мгновение. Но эта первая беззубая улыбка младенца на ее руках чудесным образом все изменила. И с каждой новой улыбкой, с каждой детской болезнью Мэриан все больше привязывалась к малышу. И теперь, наблюдая за темной головкой, сосредоточенно наклоненной к кучке песка, она поражалась силе собственной преданности. Она с радостью отдала бы за него жизнь – не во имя долга или верности, но лишь из-за любви, горячей и истинной.

Сесили вздохнула так же громко, как Лайонел, когда хотел привлечь внимание окружающих.

– Жаль, что мне не довелось помогать при ваших родах, миледи.

– Тебе? – не веря своим ушам переспросила Мэриан. – Да ты в обморок падаешь, стоит мужчине плюнуть!

– Верно, – поникнув, призналась Сесили. – Но, думаю, при виде ваших мучений верх взяло бы женское сострадание.

Мэриан сильно сомневалась в этом, но сочла за лучшее промолчать.

– Конечно, вам пришлось сопровождать леди Элизабет в ссылку. Вряд ли она могла оставаться при дворе, когда слухи день ото дня становились все ужаснее. – Сесили осторожно поправила остроконечный головной убор и, глядя на Мэриан широко раскрытыми бесхитростными глазами, добавила: – Насчет венчания с ее дядей, королем.

Мэриан, нащупав спрятанное в рукаве письмо, кивнула:

– Прекрасно понимаю, о чем ты.

– Удивительно только, что вы никак не хотите довериться мне. Вынести такое бесчестье одной, без поддержки вашей милой кузины! – Сесили тихо всхлипнула: – В конце концов я была вашей камеристкой!

Мэриан, мгновенно встрепенувшись, насторожилась:

– Сесили! Кто говорил с тобой?!

Девушка виновато потупилась.

–  Почему вы считаете, что кто-то говорил со мной? – заикаясь, лепетала она.

– Потому что тебе и в голову не пришло бы присутствовать при рождении Лайонела. Кто-то из твоих подружек забеременел?

На лице Сесили отражались, попеременно сменяя друг друга, смущение, неловкость, замешательство.

– Н-нет, – выдавила она.

Но Мэриан, как всегда прямолинейная, без обиняков продолжила:

– Если ты сказала кому-то, что помогала мне при родах и поможешь ей тоже, значит, лучше признаться в обмане, пока не поздно.

Сесили поджала губы с таким видом, словно проглотила лимон.

– Я никому и слова лжи не сказала! Просто трудно бывает объяснить, почему вы оставили меня при дворе, а сами уехали и родили Лайонела в одиночестве, с чужой повитухой! Другие… другие камеристки намекают, что вы мне не доверяете!

– Не доверяю? – Наконец поняв все, Мэриан притянула миниатюрную фигурку девушки к себе. – Конечно, доверяю, – шепнула она, восполняя полуправду крепким искренним объятием. – Просто слишком тревожилась за тебя, поэтому и оставила при дворе. Хотела, чтобы ты нашла мужа, стала хозяйкой в собственном доме, до того как моя тайна будет обнаружена. Не желала, чтобы твоя репутация тоже была погублена, как моя.

–  Верно, – пробормотала Сесили.

– Поэтому никто про тебя и слова дурного не сказал. Я неблагодарная тварь, если не дала тебе понять, как ценю твои жертвы.

Сесили немного отодвинулась.

– Нет, вы совсем не неблагодарная тварь! Вы всегда были добры ко мне! И зовете меня кузиной.

– Но ты действительно моя кузина!

– С левой стороны одеяла![1] – Но тут, поняв собственную бестактность, Сесили, искоса взглянув на Лайонела, поспешно добавила: – Не то чтобы в этом было что-то плохое. Только я не похожа на вас. Едва умею читать и совсем не могу орудовать мечом.

Мэриан, весело улыбнувшись, встала на колени рядом с увлеченным игрой малышом и, сгребая песок в кучу, заметила:

– А некоторые считают, что в этом твое достоинство!

– Но я часто слышу, как мужчины говорят между собой. И многие считают вас очаровательной!

– А многие придерживаются совершенно другого мнения! – покачала головой Мэриан, вспомнив потемневшее от гнева лицо валлийца и кровь, залившую широкую грудь, когда она учила его уважению к благородным дамам. Сэр Гриффит обладал грубоватой привлекательностью, делавшей его похожим на непокоренную горную вершину, скалистую и суровую, полную неразгаданных тайн. Может, она зря ударила его?

Но он заслужил это, и, кроме того, – покарай грубияна Господь! – по его вине Мэриан потеряла кошелек. Теперь придется идти и молить его вернуть деньги! А то, что он принудит ее к мольбам, – нет, не было ни малейшего сомнения!

Мэриан поежилась. Она не может обойтись без денег, но не желает еще раз видеть высокого темноволосого грубияна. Не желает вновь слышать бархатистый голос с неодобрительными интонациями! И не желает извиняться… а ведь это обязательно