наблюдая, как Дзигоро внимательно осматривается, разглядывает истоптанную полузасыпанными следами землю, садится на корточки и осторожно вынимает клочок конской шерсти, застрявший в спутанных узлах седельных сумок.
— Вот, дорогой мой, — проговорил Дзигоро подходя, — за что я и не люблю Туранию. Неумеренность — один из самых страшных пороков… Мудрец обогревается головней, а глупец ею же сжигает свой дом. А ведь он был неплохим человеком. Сильным, отважным даже, по-своему честным…
Был во времена не слишком давние такой случай. В Курдахаре, недалеко от базара, был постоялый двор, где постоянно останавливались самые богатые купцы, и поэтому он был огорожен высоким забором, за который невозможно было проникнуть ворам. -Услышав о подобном, серебристый пес иронически хмыкнул. Уловив его недоверие, Дзигоро согласно кивнул. — Ты прав, замки, они в основном от честных людей. От ловкого вора никакой замок не спасет. А на этом постоялом дворе был вырыт колодец, сразу же за забором — городская баня. Один ловкий вор прорыл подземный ход от банного очага прямо в тот колодец, и в полночь, когда постоялый двор закрыли и на дверь навесили увесистый замок, он забрался в подземелье, выбрался из колодца наверх, и все, что было самого ценного на постоялом дворе, унес тем же путем.
Ранним утром купцы подняли шум и потребовали найти вора. На постоялом дворе собрались городская стража и судья. Стали размышлять, как исчезли деньги и вещи, когда двери были на замке. Наконец решили, что это дело рук сторожа. А сторожем был уже старый человек. Привели его к судье, но тот не поверил в его невиновность, сколько тот ни клялся Валкой и всеми Богами. Тогда решили сторожа подвергнуть пытке — подвесить за большие пальцы рук. Вор стоял тут же и все слышал. Ему стало жаль ни в чем не повинного старика, он вышел вперед и сказал:
— Старик ни в чем не виноват, постоялый двор обокрал я.
Его спросили:
— Раз ты признался, тогда скажи, куда ты унес добро и что с ним сделал?
— Спрятал в колодце, — ответил вор. — Принесите мне веревку, и я достану ваше добро, но за это вы должны меня отпустить.
— Ишь какой хитрый! Он украл, и его же теперь и отпусти! — возмутился почтенный судья. — Нет уж! Сначала достань добро, потом я тебя судить стану…
— Хорошо, — согласился вор, и стражники принесли веревку. Один конец вор обвязал вокруг пояса, а другой схватили стражники. Вор спустился в колодец, развязал веревку, прошел по подземному ходу, выбрался наружу, схватил добро и был таков. Долго ждали его стражники, потом спустили в яму человека, и тот нашел подземный ход. И тогда только судья догадался, что вор сбежал.
— Хитер! — восхитились люди. — И безвинного освободил, и сам ушел, и добро унес.
С тех пор и прозвали вора — лисицей… Только вот благородства у него с тех пор заметно поубавилось. Хитра лисица, а в ловушку попадается, так и этот хитрый вор попал в ловушку, да в такую, из которой не выбраться ни хитрому, ни сильному, ни отважному…
С этими словами Дзигоро вновь поднес к лицу обрывок халата, и Кулл наконец догадался, чем он пахнет.
Внезапно Кулл сообразил, что, слушая притчу Дзигоро о собрате по ремеслу, непростительно увлекся. На горизонте возникло облако пыли, которое быстро приближалось к оазису, и вскоре Кулл различил глухой топот копыт по песку и высокие выкрики.
— Ты куда? — удивленно спросил Дзигоро, хотя Кулл еще с места не двинулся, но, видимо, его напряженная спина и подрагивающие уши были достаточно красноречивы. Отряд приближался со стороны Гайбары, которую Кулл не любил давно и прочно, еще с юности. А появление гайбарийской конной стражи доставило бы ему примерно такое же удовольствие, как тарантул за пазухой. Но камелиец с места не двигался, и волей- неволей остался и Кулл.
— Отряд сабель тридцать, не меньше, — оценивал пес. — Драные халаты, грязные тюрбаны, а оружие в серебре… хотя сталь ни на что не годится.
Всадники меж тем окружили Дзигоро, с опаской посматривая на пса. Один из них, в ярко-голубом халате, похоже, был здесь за старшего.
— Эй, оборванец! — крикнул он, не слезая с седла. Видимо, это было в обычае у всех военачальников, начиная с Хаджада.
Дзигоро не шевельнулся, чтобы подойти ближе, но смотрел на гайбарийца без неприязни, спокойно и доброжелательно.
— Ты давно здесь околачиваешься? Я преследую шайку Хайрама-Лисицы, ты его не видал?
Если до этого Кулл никак не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь до сегодняшнего дня лицо всадника, то, услышав его голос, больше не сомневался: Абад-шаан! От былого его великолепия не осталось и следа, видно, правитель Гайба-ры все же был парень не промах, знал, как наставить своих подданных на путь истинный. Северянин взглянул на камелийца.
Улыбка, осветившая его лицо, могла означать только одно — камелиец решил позабавиться.
— Господин имеет в виду невысокого,, толстого человека, который ездит на лошади саловой масти, носит зеленый, расшитый шелком халат, а за отворотом рукава прячет лепешку дурман- травы?
Едва Дзигоро начал говорить, как гайбариец насторожился. С каждым словом камелийца волнение его нарастало. Наконец он не выдержал и перебил:
— Да, это он! Куда провалилась эта грязная компания?
— Господин, я их не видел…
Лицо гайбарийца перекосила ярость. Он ястребом слетел с седла и скогтил Дзигоро за ворот:
— Ты что, оборванец, на солнце перегрелся? Или думаешь, что я не смогу развязать тебе язык?
Кулл почувствовал, как шерсть на его загривке приподнимается, а верхняя губа, подрагивая, ползет вверх, обнажая белые, похожие на сабли клыки. Словно по команде, гайбарийские стражники потянули свои скверные сабли из ножен. Сабли скверные, но три десятка!
Дзигоро осторожно обхватил запястья гайбарийца большим и указательным пальцами и отвел его руки без заметных усилий.
— Я не видел разбойника по имени Хайрам-Лисица, — повторил Дзигоро, — но я нашел клочки его одежды меж двух кустов, где худой человек прошел бы свободно. Масть лошади я узнал по клочку шерсти, а про дурман-траву догадался по запаху. Еще я видел неостывшие следы его шайки и прочел их. Они направились на юго-запад, в сторону гор, и если вы поспешите, вы их еще нагоните. Хайрам слишком тяжело нагрузил своих усталых коней.
Гайбариец был, видимо, из тех, кому ничего не нужно объяснять дважды. Он не стал расспрашивать Дзигоро, по каким признакам тот догадался, что шайка уходит в горы. Взлетев в седло, он махнул рукой, и вскоре, подняв тучи пыли, гайбарийская конная стража исчезла за горизонтом.
Кулл-пес лежал в сарае, за запертой дверью, и слушал, как наверху суетится хозяин таверны, легконогие девушки торопливо разносят кувшины с вином, а на вертеле проворачивался аппетитный кусок жаркого. В желудке заурчало. Еще никогда он не был так зол на свою «собачью» жизнь. Если бы не проклятый колдун, не лежал бы он сейчас в мерзком сарае, облизывая собственные лапы, а сидел бы наверху, рвал крепкими зубами сочное мясо, обсыпанное сухарями, заливал вином и ловил на себе восхищенные взгляды молоденьких служанок. Вот жизнь была! Кулл едва не взвыл от тоски, но вовремя сдержался. Камелиец пристроил его сюда за две монеты, убедив хозяина таверны, что «собачка смирная, не кусается». При этих словах Дзигоро шерсть на загривке у Кулла встала дыбом, но легкая, сухая рука мягким похлопыванием по спине напомнила ему, где он находился и как нужно себя вести.
Через небольшое оконце в стене, до которого он смог дотянуться, пес оглядел улицу. Мимо проходил всякий сброд, жаждущий только дешевой выпивки.
«И чего Дзигоро занесло в эту зловонную дыру?» — проворчал Кулл, провожая взглядом выползающего из таверны длинного туранийца. «Вот ведь налакался», — облизываясь, подумал пес. Жаль, но вкус вина давно позабыт, как сладкий сон из прошлой жизни. Бывший хозяин Гайбары прополз на четвереньках мимо собаки и упал в сточную канаву. Через минуту уши Кулла уловили смачный храп.
«Человек привык жить в дерьме. Он вообще ко всему привыкает…» — закончить философские рассуждения ему помешали.
Несколько всадников круто осадили коней возле таверны и неловко слезли. Варвар узнал в них знакомых наемников, когда те проходили рядом. Их приземистые фигуры и горбоносые физиономии, заросшие густой растительностью, были остались в памяти еще с первой встречи. Он вспомнил Керама и его потасовку со стражниками. Пес проводил людей долгим взглядом горящих глаз. Первый широко распахнул дверь, и из таверны вырвались звуки пьяных песен на разные голоса. Разношерстная толпа шумно гуляла, отмечая только им одним понятный праздник. Стражники скрылись за дверью.
«Уж не забыл ли Дзигоро про меня?» — мелькнула в мозгу пса шальная мысль, когда он отошел от окна, не в силах больше смотреть на эти пьяные рожи, и вновь улегся, лелея мечту о сытном обеде.
На улице послышались негромкие голоса. Скорее от скуки и чтобы заглушить голод, Кулл прислушался.
— Я тебе говорю, это тот самый. Сейчас зашел в таверну и сказал старому Самилу, что желает сделать запас в дорогу.
— А чудище, которое с ним?
— Да какое там чудище, простая собака, — фыркнул первый голос. — Пес заперт. И мудрец сказал, что он у него мирный.
Кулл впервые подумал, что у его теперешнего состояния есть и свои преимущества. Например, обостренный собачий слух оказался весьма кстати. Он затаил дыхание, стараясь не пропустить ни слова.
— И сколько, говоришь, лемуриец обещал за этого сморчка?
— Пять тысяч туранийских золотых.
— Пять… тысяч… золотых? — переспросил второй голос, — Да кто он такой, этот Дзигоро? Князь камелийский?
— Ну, у мага с мудрецом свои счеты, нам в них вмешиваться не
