светловолосый грабитель караванов, — я отстал от своих ребят… по правде сказать, нарочно. О Призрачной Башне я слышал от Хайрама-Лисицы… Ты знаком с ним?

— Нет, — коротко ответил варвар.

— Твое счастье. А я вот знаком. Даже вроде бы родственники. Отец он мне… Ладно, то дела прошлые. Отец сам не ведал, что творит, когда решил обзавестись наследником, иначе бы поостерегся. Хотя вряд ли. Он мало чего боится. Даже проклятой бутылки…

— Какой бутылки? — очнулся Кулл, который от монотонных рассуждений Керама начал было засыпать.

— Нет никакой бутылки, — отмахнулся Керам, — тебе приснилось. У меня язык без костей… Давай для пользы дела забудем. Отец мой любит всякие магические штучки больше, чем женщина — побрякушки. Про Призрачную Башню я услышал от него и с тех пор загорелся. Он рассказывал, и я могу поклясться, что это правда, я был там и видел… Вход в Башню лежит через Врата Заката. — В ответ на вопросительный взгляд Кулла разбойник мечтательно улыбнулся: — Врата эти открыты всегда, только видеть их смертному не дано. Но в ясный вечер перед полнолуньем, когда закатное солнце и восходящая луна находятся друг против друга и розовый свет смешивается с золотым… их можно увидеть и войти. Это не легенда, я был там, и я прошел через Врата Заката…

Почти против воли увлеченный рассказом Кулл молчал, боясь пропустить слово.

— Отец говорил, что своим верхним венцом Башня подпирает тучи, и это правда. Она действительно огромна. За Вратами царит тишина, словно даже ветер не может миновать невидимой преграды и бессильно бьется о невидимую стену, но это где-то там… где-то в другом мире. А Башня погружена в безмолвие. Я подошел и толкнул створки высоких ворот, и они распахнулись, словно хозяин ждал меня. Нигде я не увидел ни стражи, ни прислуги, словно Башня была давно заброшена. Я пересек мощеный двор, подошел к дверям и уже хотел постучать… но они открылись сами.

Призрачные бездонные глаза, как две живые звезды, поглотили меня в один миг. Веки, напоминающие своей формой зрелые плоды горного миндаля, окаймленные агатовыми густыми ресницами, вздрогнули и опустились вверх-вниз. Сердце мое тоже вздрогнуло и, взлетев, упало куда-то, где я уже не мог ощущать его.

Лицо девушки, словно дивное творение самого искусного мастера, поразило меня своей страстностью, сквозившей во всех чертах, и чуть полных, цвета спелой вишни, губах, уголки которых прихотливо изгибались каждый раз, стоило красавице улыбнуться, и в изящном, почти хищном, вырезе крыльев прямого носа, и в гордом своенравии открытого лба, который точно возносили к небу два ровных крыла тонких бровей. И вся ее фигура, закутанная во что-то невообразимо легкое и почти прозрачное, но все же не на столько, чтобы не оставить место воображению, начиная от иссиня-черных волн упрямых волос, выбивающихся из-под белой чалмы, и заканчивая маленькими ступнями, в остроносых туфлях, вся она хотя и была мне едва по плечо, но казалась величественнейшей богиней, сошедшей со своего трона, чтобы открыть дверь.

— Врешь, — убежденно произнес Кулл.

— Клянусь Валкой! Ты слушай дальше…

Красавица приветливо улыбнулась мне, словно ждала меня, и кивком пригласила в дом. Я, конечно, последовал за ней, да и кто бы поступил по-другому, когда сама богиня Любви зовет в гости. Мы поднимались наверх и спускались вниз по винтовой лестнице, освещенной странным зеленым светом. В Башне царило то же гнетущее безмолвие, что и во дворе, казалось, неземная красавица — единственная обитательница страшного замка. Я видел распахнутые двери, ковры, в которых утонет нога, драгоценные шелка и парчу, небрежно брошенные на край дивана, павлиньи перья в огромных и прекрасных вазах. Все это великолепие лежало под ногами, словно хозяйка и представления не имела, что ее маленькая, стройная ножка ступает по бесценным сокровищам. Долгое время я думал, что красавица нема, она ведь не обронила ни слова и даже не поприветствовала меня, но неожиданно она обернулась и заговорила. Глубокий и чистый голос ее был низким, усталым и равнодушным:

— Я вижу, ты удивлен, путник? А меж тем удивляться нечему. Мой повелитель, Тумхат, собрал здесь величайшие сокровища всего обозримого мира. Ты хочешь увидеть сокровищницу Тумхата?

Я смог только кивнуть. Красавица улыбнулась пренебрежительно, словно иного и не ждала, но почудилось мне, что, доставая спрятанный на груди маленький ключик, она вздохнула печально и разочарованно.

— Как тебя зовут? — спросил я, уверенный, что имею дело если не с богиней, то с одной из прекрасных принцесс Турании.

— Наконец-то догадался, — она рассмеялась без веселья, — зови меня Малика.

— Отец твой, должно быть, какой-нибудь могущественный правитель?

— С чего ты взял, — спросила она в то время, как длинный коридор, залитый мертвым светом зеленых факелов, в который раз завернул и я в который раз подумал, что без своей прекрасной проводницы дороги назад не найду, — тебя удивляет мое равнодушие к богатству? Скажи, умирающий от жажды в пустыне станет ли радоваться, найдя в песках алмаз… пусть даже с голову осла.

— Ты несчастна? — вырвалось у меня. Малика ничего не ответила, но ее поникшие плечи были красноречивее пленительных уст.

— Тумхат увез меня из Аграпура, где я танцевала на городской площади и была совсем бедна, но свободна.

…Когда-то давно, так давно, что в те времена даже звезды на небе имели иной рисунок, жил правитель, который не хотел править… Но наследники его были так многочисленны и так часто ссорились, что, назови он своим наследником одного из них, другие разорвали бы его в клочья… а заодно и несчастную страну. И он решил назначить своим преемником человека, который наверняка не был с ним в родстве, — самого бедного и незнатного, которого только можно было отыскать. Он отослал тысячи гонцов во все концы страны, и вскоре такой человек нашелся. Он был псарем, и единственными его друзьями и сотрапезниками были собаки, с которыми он ел с пола и спал в углу на соломе. Тряпье, которым он прикрывал свое тело, никогда не видело воды, а густые спутанные волосы — гребня.

Правитель приказал отвести его в баню, постричь волосы и ногти и одеть в чистую одежду, а после этого псаря привели во дворец и вручили власть над богатой страной и ее народом. Человек этот очень обрадовался и без конца благодарил правителя и в знак того, как высоко он ценит его милость, издал первый указ: старый правитель навсегда оставался его властелином и любое его повеление псарь обязался исполнить как свое собственное. На этом они расстались — прежний правитель отправился читать мудрые книги, а псарь остался править государством. Через несколько лет ко дворцу подошел нищий бродяга, у которого ничего не было, кроме двух толстых книг и куска черствого хлеба. Он сказал, что хочет видеть повелителя. То время было временем благоденствия, и нищих не гнали от порога. Каково же было удивление бывшего псаря, когда в нищем ученом он узнал своего благодетеля.

— Приказывай, — сказал он, преклонив колени, потому что догадался, что срок пришел.

— Но что я могу приказать тебе? — удивился ученый. — Ты правишь хорошо и мудро, под твоей рукой моя страна процветает, и я с восторгом нахожу, что мне нечего поправить. Ты оказался здесь вполне на своем месте.

— Ах, великий, — отозвался правитель, — прикажи мне вернуться к моим собакам…

Я смотрел на нее неотрывно, ожидая продолжения.

— Ты не понял? — грустно рассмеялась Малика, отворачиваясь от меня, — каждый должен быть на своем месте. Правитель — во дворце, псарь — на псарне. А вольной птице не место в клетке, даже если она золотая.

Так, разговаривая, мы незаметно спустились вниз и оказались у массивных дверей.

— Смотри, если хочешь, — равнодушно сказала Малика и повернула ключ в замке…

Великий Валка! Назови меня лжецом, если когда-нибудь у скажу, что уже видел такое! Но не зови меня лжецом сейчас… Все стены и потолок огромной пещеры были выложены, как я подумал сначала, белым мрамором, но, приглядевшись, я заметил в нем зеленые прожилки. Это был редчайший белый нефрит…

Кулл, который давно уже не спал, с громадным интересом слушая Керама, на этих словах внезапно зевнул и махнул рукой.

— А, ерунда все это…

— Да? А это ты видел? — отчего-то шепотом спросил разбойник и, окинув таверну быстрым взглядом, выложил на стол лучистый золотой перстень с огромным дивным сапфиром такой густой синевы, что камень казался почти черным. Только одно мгновение свет тусклой лампы играл его гранями, потом разбойник накрыл его ладонью.

— Мне продолжать? — спросил Керам. — Или тебе, может, спать хочется?

— Спать хочется, — опять зевнул атлант, — но ты продолжай…

— На золотых цепях, — как ни в чем не бывало заговорил Керам, — с потолка свешивались зажженные лампы в виде чудовищных полуптиц-полульвов с красными рубиновыми глазами. Я не знаю, в чем там дело… Может, это был ветер, хотя с того мгновения, как я ступил под сень Призрачной Башни, я не ощущал даже легкого дуновения… Но крылья чудовищных созданий шевелились, а головы с уродливыми клювами, казалось, поворачиваются вслед за нами, чтобы не упустить из виду меня и Малику. Вдоль стен стояли раскрытые сундуки, и на мгновение мне показалось, что я ослеп, так нестерпимо было сияние алмазов, сапфиров, рубинов и изумрудов… Я стоял неподвижный, боясь вымолвить слово, словно голос мой обладал разрушающей силой и мог прогнать дивный сон…

А Малика скучала.

— Ну, нагляделся наконец? — спросила она, потеряв терпение. — Достаточно здесь, чтобы купить твою храбрость?

— Здесь достаточно, чтобы купить всю Туранию, — потрясенно произнес я, но Малика лишь презрительно