В этот бурный вечер в конце улицы я увидел эмблему «Жемчужины». Я заглянул в кошелек. Пауку все же нужно было дать мне денег побольше.
Черные двери плавились в темно-красных лучах заходящего солнца. Я пошел вверх по ступеням лестницы, освещенной оранжевыми огнями. В воздухе витали ароматы. Было шумно. Я крепко сжимал мачете. Посетители совершенно истоптали ворс ковра своими бесчисленными ногами. На левой стене кто-то изобразил натюрморт: фрукты, перья, всякая посуда на фоне мятой кожи.
Голоса, да. Но там, где звук становиться музыкой, там была тишина.
— Ло? — спросила собака, сидевшая наверху лестницы.
Я был сбит с толку.
— Ло Чудик, — ответил я и улыбнулся собаке. Но ее морда осталась холодной.
И на балконе, где веселилась Ее компания, встала Она, наклонилась и спросила:
— Кто ты? — и ее слова рассыпались смехом.
Она была прекрасна. На ней было серебристое платье с глубоким вырезом, из которого выглядывали маленькие прелестные грудки. Ее рот, казалось, был создан для того, чтобы смеяться. Волосы, густые и блестящие, как у Маленького Джона. Оказалось, что она обращается ко мне:
— Да-да. Ты, глупенький. Кто ты?
Я забыл, что когда к вам обращаются, нужно отвечать. Если бы к вам обратилась такая красавица, вы тоже не сразу бы ответили.
Собака кашлянула и объявила:
— Это... Ло Чудик.
Все в зале притихли. В наступившей тишине я понял, как здесь было шумно. Шепот, смех, разговоры, стук ног по полу, скрип стульев — мне захотелось, чтобы шум возобновился. В дверном проеме, где две змеи обвивали рукоятку двери, я увидел знакомую жирную фигуру Пистолета. Он увидел меня, затаил дыхание и прислонился к косяку.
Потом Голубка сказала:
— Ну, ты вовремя, Ло Чудик. Думаю, ты никогда здесь не был. Пистолет, принеси стул.
Я удивился. Пистолет был поражен. Не сразу справившись с в очередной раз отвисшей челюстью, он все-таки принес стул.
Я направился к Голубке, пробираясь между столов, цветов, свечей и наполненных бокалов; мимо мужчины с собакой на золотой цепочке, женщины с украшенными драгоценными камнями веками и грудью, чуть-чуть прикрытой сеткой из серебряной и латунной проволоки. Все они обернулись посмотреть, как я иду.
Я остановился у лестницы, ведущей на балкон Голубки. Она стояла, прислонившись к перилам балкона, и протягивала мне руку.
— Ты друг Паука, — сказала она, улыбаясь. Когда она заговаривает с вами, вы чувствуете себя великолепно. — Пистолет, — она оглянулась; ее платье сверкало и переливалось. — Поставь стул возле меня.
Пистолет тут же выполнил ее требование, и мы сели.
Я видел только ее. Она прильнула ко мне, учащенно дыша. Думаю, что это так и называлось.
— Мы должны поговорить. Что тебе рассказать?
Изумительное дело наблюдать, как дышит женщина.
— Э... о... хорошо, — я попытался сосредоточить все внимание на ее лице. — Девять тысяч действительно приятнее, чем девяносто девять? (Вы думаете, я знал, о чем спрашиваю?)
Она беззвучно засмеялась. Это было обворожительно.
— Ах! Ты должен сам попробовать и испытать это.
В зале снова зашумели. Голубка продолжала смотреть на меня.
— Чем ты занимаешься? — спросил я. — Паук говорил, что ты можешь помочь мне найти Челку.
— Я не знаю, кто такая Челка.
— Она... тоже была прекрасна.
На ее лице промелькнуло глубокое сочувствие:
— Да, — сказала Голубка.
— Думаю, здесь нам поговорить не удастся, — я бросил взгляд на Пистолета, вертящегося возле нее.
— Проблема не в том, в чем ты думаешь, — Голубка приподняла черные брови.
— Это часть...
— О, — сказала она и вскинула подбородок.
— А ты? — спросил я. — Что здесь делаешь ты? Кто ты?
Дуги ее бровей приподнялись еще выше:
— Ты это серьезно?
Я кивнул.
Она смущенно, как бы ища поддержки, повернулась к окружающим ее людям. Когда никто не попытался ответить на мой вопрос вместо нее, она снова взглянула на меня. Ее губы приоткрылись и задрожали.
— Они говорят, что я — то, что позволяет им всем продолжать любить.
— Как это? — спросил я.
Кто-то позади нее спросил:
— Он действительно не знает?
С другой стороны раздался еще голос:
— Не знает о поддержке и необходимости смешивания?
Голубка приложила пальчик к губам, и они замолчали.
