Разочарование и боль из-за Генри терзали Марию, и, скрывая их за холодным, бесстрастным выражением лица, она сказала:

— Вы были очень добры ко мне, Чарльз. Я даже представить не могу, что бы я делала без вашей помощи, и, поверьте, очень вам благодарна. Но это не означает, что вы можете распоряжаться мною как вам вздумается. Должна сказать, меня глубоко возмутило то, что вы пообещали Генри — что сами станете за мною ухаживать — в том случае, если сочтете это нужным.

— Признаюсь, я выразился бестактно и весьма неосмотрительно.

— Прошу вас не смотреть на меня как на бессловесный объект ваших желаний, это деспотично и оскорбительно. Я настаиваю на праве самой высказывать свое мнение и хочу вам заявить: как только обзаведусь лошадьми и экипажем, я немедленно отправляюсь в Грейвли.

Чарльзу страшно было представить, что Мария уедет в свое поместье, где будет одинокой и беззащитной. Нет уж, решил он, однажды взяв на себя эту ответственность, он обязан и дальше позаботиться о ее благополучии, избавить от преследования со стороны Уинстона.

— Я буду только рад помочь вам подобрать карету и лошадей, но вы должны оставаться в моем доме и забыть эту чушь о возвращении в Грейвли до тех пор, пока…

— Чушь! О чем вы говорите! Разумеется, я поеду домой. И кем вы себя считаете? — вспылила она. — Бесцеремонно устанавливаете мне правила поведения, приказываете, что можно делать, а чего нельзя.

Поймите, Чарльз, я взрослый человек и в состоянии сама, без ваших указаний решить, как мне жить. Я больше не намерена обременять вас заботой о себе. Ваши обязанности по отношению ко мне закончились, когда мы прибыли в Лондон.

Глаза Чарльза гневно сверкнули, и он отвернулся к окну, чтобы не видеть эту девушку, казавшуюся такой беспомощной и наивной, пока она не проявила неожиданное самообладание и твердость духа.

— Нет, в тот момент, когда вы отвергли Уинстона.

И оба сердито умолкли.

Добравшись до дома, Мария извинилась и под предлогом усталости сразу поднялась в свою комнату. Чарльз проводил ее взглядом и зашагал в гостиную, где налил себе солидную порцию бренди. Взволнованный и расстроенный, он опустился в кресло перед камином, поставив ноги на низкую скамеечку. Он бессознательно следил за пляшущим огнем, но видел перед собой лицо Марии, ее лучистые глаза в обрамлении длинных темных ресниц, такие изменчивые в зависимости от настроения. Она грустила, и они становились темно-зелеными, как вода в озере, где отражаются склоненные ветви ивы; негодовала, и они приобретали яркий и холодный цвет изумруда.

Но образ негодующей Марии угнетал его, и он предпочел вызвать в памяти те моменты, когда эти глаза были веселыми и живыми, представил себе ее надменно вздернутый носик, свежие, четко очерченные губы, вспомнил, какими невинными и нежными они были, когда он их поцеловал. В воображении представала ее стройная фигура, тонкие гибкие руки с узкой, изящной кистью, стройные ноги с маленькими и розовыми, как у ребенка, ступнями и пальчиками. В каждом ее движении, в манере держаться сквозили врожденная грация и достоинство, но она не сознавала своей красоты, и это придавало ее облику неотразимую, наивную прелесть. Такой она запечатлелась в его сознании, а теперь и в сердце.

Ожидания Чарльза оправдались — она отвергла Генри после первой же встречи, можно даже утверждать — с первого взгляда. И что теперь делать? Как защитить от посягательств негодяя эту гордую и такую ранимую девушку? В догоревших дровах в последний раз вспыхнуло и погасло пламя, только по углям пробегали трепетные змейки умирающего огня. Чарльз сидел перед тихо тлеющим камином, пока часы не пробили двенадцать.

Он встал, найдя решение проблемы.

Накинув пеньюар, Мария устало опустилась на пуфик перед туалетным столиком, чтобы причесаться на ночь. После того, что ей пришлось пережить в доме Генри, а потом в разговоре с Чарльзом, в голове ее царила настоящая сумятица, мысли мешались, перескакивая с одного на другое в поисках выхода из затруднительного положения, в котором она оказалась. Наконец она заставила себя приняться за дело и стала тщательно расчесывать гребнем длинные волосы. Ритмичные движения успокоили ее, и, почувствовав прилив сил, она взглянула на себя в зеркало. Вновь обретя способность рассуждать логично, она пришла к выводу, что в Лондоне ей не будет покоя. Ее симпатия и влечение к Чарльзу становятся сильнее с каждым днем, а мысль, что Генри находится совсем недалеко от дома, где она сейчас обитает, и в любой момент может появиться, заставляла ее содрогаться от отвращения.

До сих пор она ничем не выдала своих чувств к Чарльзу, не совершила ничего непоправимого, но пока ее воля и моральные устои еще не дрогнули под натиском его обаяния, нужно как можно скорее уехать в Грейвли, это ясно.

Верная данному слову, леди Осборн послала за своей модисткой мадам Сесиль. Мария только встала, когда горничная пригласила ее в выделенную для портнихи комнату, где уже расположилась привыкшая рано просыпаться мать Чарльза в индийском сари из тончайшего шелка экзотической расцветки и в таком же тюрбане на пышной прическе. Рядом стояла ее трость с бронзовым набалдашником.

Несколько швей разворачивали на столах рулоны с модными тканями, среди которых были набивной хлопок и почти прозрачный, невесомый муслин, лен тончайшей выделки и шелковый газ. Казалось, в комнате порхают бабочки невиданной красоты.

— А, вот и вы, Мария! — весело приветствовала ее леди Осборн. — Как видите, мы уже за работой.

Мария улыбнулась:

— Я не ожидала, леди Осборн, что мадам Сесиль приедет так скоро, да еще с такими замечательными тканями. Какая прелесть!

Леди Осборн серьезно посмотрела на девушку и взяла ее за руку.

— Уж если я что-то решила, предпочитаю сделать это сразу, а не откладывать. Не люблю пускать все на самотек. Итак, Мария, ваша помолвка с полковником Уинстоном разорвана. Я виделась с Чарльзом перед тем, как он отправился в Вестминстер, и он рассказал мне обо всем, что вчера произошло.

— Чарльз сказал вам правду. Полковник Уинстон очень сильно изменился. Я провела в его доме не больше получаса, но сразу поняла, что брак с ним невозможен для меня.

— Вы поступили абсолютно правильно, отказав ему. Вы стали бы с ним несчастной… Хотя, должна сказать, мадам Сесиль очень рассчитывает сшить для вас подвенечное платье.

— Мне очень жаль, но я вынуждена ее разочаровать. Но я уверена, что у нее не будет отбоя от других невест.

— Несомненно. — Глаза леди Осборн стали задумчивыми. — Я вспомнила, какими очаровательными невестами были сестры Чарльза. Моя младшая дочь Джорджина живет в Суррее. Она вышла замуж за члена парламента, и у них двое прелестных детишек. Мэри, которая старше Чарльза, уже двенадцать лет замужем — за джентльменом с севера. Они живут и Харрогите. К сожалению, я вижу их не так часто, как хотелось бы, но Мэри пишет мне очень подробные письма, так что я всегда в курсе всех их новостей.

— Я понимаю, как вы по ним скучаете.

— Теперь, когда Чарльз вернулся домой, я очень надеюсь, что он встретит подходящую и достойную молодую женщину, — она задорно подмигнула, и подарит мне еще внуков. Надеюсь, такая женщина найдется довольно скоро.

Она выразительно приподняла брови, и Марии смутилась. Неужели леди Осборн думает, что теперь, когда Мария не связана с Генри помолвкой, она и станет этой женщиной?! Чтобы не продолжать щекотливый разговор, она тактично сменила тему, попросив мадам Сесиль снять с нее мерки.

Мария терпеливо стояла на помосте, пока её вертели, обмеривали и прикалывали материю булавками, а леди Осборн уселась в глубокое кресло и, подбадривая ее улыбкой, одобряла или отвергала предлагаемые ткани. Она потребовала, чтобы Марии сшили платья утренние, вечерние, дорожные, для прогулок и еще самые разные туалеты, какие только могла придумать. И все это с таким вниманием и добротой, что у Марии впервые за долгие годы стало радостно на сердце.

— Не хочу показаться вам дерзкой, леди Осборн, — весело смеясь, сказала она, — но в Грейвли мне не понадобится и четверти этих нарядов.

— Вздор! В сельской местности люди тоже часто ездят друг к другу, устраивают пикники и балы. Так