— И один вид которого до крайности гадок и неприличен, — вставила мисс Мордстон, обращая внимание на меня и мое странное одеяние.

— Джен Мордстон, — обратился к ней брат, — будьте добры не прерывать меня… Этот несчастный мальчик, мисс Тротвуд, был причиной многих семейных неприятностей и огорчений как при жизни моей покойной дорогой жены, так и после ее кончины. Он угрюмого, строптивного нрава, необуздан и упрям. Оба мы с сестрой пытались исправить в нем эти пороки, но безуспешно, и потому я, или, лучше сказать, мы оба с сестрой, ибо мы с ней вполне солидарны, сочли нужным сообщить вам лично этот строго взвешенный нами и беспристрастный отзыв о мальчике.

— Мне, в сущности, излишне подтверждать то, что сказал мой брат, — вмешалась мисс Мордстон, — но все-таки прошу вас отметить, что я считаю этого мальчика самым негодным из всех мальчиков на свете.

— Сильно сказано! — заметила бабушка.

— Слабо по сравнению с фактами, — возразила мисс Мордстон.

— Вот как! — промолвила бабушка. — Продолжайте, сэр.

— У меня существует собственный взгляд на то, как надо воспитывать этого мальчика, — проговорил мистер Мордстон, лицо которого делалось все более и более мрачным, по мере того, как они с бабушкой все внимательнее всматривались друг в друга.

— Взгляд этот, — продолжал он, — отчасти зиждется на знании его характера, а отчасти зависит от состояния моих дел и величины доходов. Здесь я ответствен только перед самим собою. Я поступаю так, как считаю нужным, и об этом больше говорить излишне. Довольно того, что я устроил этого мальчика в почтенной торговой фирме под надзором своего друга. Но это ему пришлось не по вкусу: он убежал, бродяжничал и, наконец, в лохмотьях явился к вам, мисс Тротвуд, просить у вас помощи и защиты. А теперь я хотел бы почтительно указать вам на те последствия, к которым, по моему мнению, должно неминуемо принести ваше участие в нем…

— Но сначала давайте поговорим о почтенной торговой фирме, — прервала его бабушка. — Скажите, если бы этот мальчик был вашим родным сыном, поместили бы вы его также в эту почтенную фирму?

— Если бы он был родным сыном моего брата, то я уверена, что у него был бы совершенно иной характер, — вмещалась опять мисс Мордстон.

— А интересно знать, если б бедная девочка, мать этого мальчика, была в живых, он все-таки был бы определен в эту почтенную фирму? — продолжала допрашивать бабушка.

— Думаю, — ответил мистер Мордстон, утвердительно кивнув головой, — что Клара не противилась бы тому, что мы с сестрой сочли бы за благо.

Мисс Мордстон подтвердила это шопотом.

— Гм… несчастная девочка! — заметила бабушка.

Тут мистер Дик, не перестававший все время бренчать деньгами в кармане, так загремел ими, что бабушка принуждена была взглядом остановить его.

— Скажите, — снова обратилась она к мистеру Мордстону, — пожизненная рента бедной девочки прекратилась с ее смертью?

— Прекратилась, — ответил он.

— А маленькая усадьба, дом с садиком… как это она называлась?.. да, «Грачи» — без единого грача… разве не перешла к ее сыну?

— Это все безоговорочно было оставлено ей первым ее мужем… — начал было пояснять мистер Мордстон, но бабушка не дала ему говорить, раздраженно воскликнув:

— Боже милосердный! Это ни с чем несообразно! Оставить ей усадьбу безоговорочно! Узнаю тут Давида Копперфильда! Но, когда она опять вышла замуж, когда сделала этот пагубный шаг, соединив свою жизнь с вашей, неужели не нашлось никого, кто замолвил хотя бы слово за мальчика?

— Моя покойная жена любила своего второго мужа и всецело доверяла ему, — заявил мистер Мордстон.

— Ваша покойная жена, сэр, была самым неопытным и несчастным младенцем на свете, — промолвила бабушка, тряхнув сердито головой. — Вот что она собой представляла. Ну, а теперь, сэр, что же еще вам угодно сообщить мне?

— Только то, мисс Тротвуд, — сказал он, — что я явился сюда взять с собой Давида, и взять его от вас без всяких условий, имея в виду поступить с ним так, как я найду это нужным. Здесь я отнюдь не для того, чтобы давать кому бы то ни было обещания или обязательства относительно этого мальчика. Вы, мисс Тротвуд, повидимому, склонны относиться снисходительно к его побегу и сочувственно выслушивать его жалобы. Заключаю это из вашей далеко не благожелательной манеры держать себя с нами. Теперь я должен предостеречь вас, что если вы берете на себя покровительствовать ему, так это дело не шуточное. Раз вы становитесь между мной и им, то этим самым берете на себя всю ответственность за него. Я не шучу и не позволю, чтобы надо мной шутили. Я здесь в первый и последний раз, чтобы взять с собой Давида. Если он готов следовать за мной, — прекрасно. Если же он не склонен к этому под каким бы то ни было предлогом, то двери моего дома навсегда закрыты для него, а ваши, значит, насколько я понимаю, будут открыты ему.

Бабушка выслушала эту речь с величайшим вниманием, сидя совершенно прямо, обхватив колено руками и свирепо глядя на оратора. Когда он кончил, бабушка, не меняя позы, перевела глаза на мисс Мордстон.

— Ну, а вы, мэм, имеете ли вы что-нибудь сказать? — спросила она.

— Нет, не имею, мисс Тротвуд, — сказала сестрица. — Все, что я могла бы сказать, так хорошо уже высказано моим братом, и все, что мне известно, так обстоятельно изложено им, что мне остается только поблагодарить вас за оказанный нам любезный прием, да, истинно любезный прием, — повторила она с иронией, которая подействовала на бабушку не больше, чем могла бы подействовать на ту пушку, под которой я ночевал в Четеме.

— А что скажет мальчик? — промолвила бабушка. — Хотите вы ехать с ними, Давид?

Я ответил, что ехать не хочу, и стал молить бабушку не отдавать меня. Сказал ей, что мистер и мисс Мордстон никогда не любили меня и никогда не были добры ко мне; сказал, что своим обращением со мной они всегда терзали мою мать, нежно меня любившую, и что известно это не только мне, но и Пиготти. Я признался бабушке, что был у Мордстонов до того несчастлив, что даже удивительно, как мог быть так несчастлив такой маленький мальчик. Тут я стал просить и молить бабушку, уж не помню в каких трогательных выражениях, в память моего отца взять меня под свое покровительство и быть мне другом.

— Мистер Дик, — обратилась к нему бабушка, — что мне делать с этим ребенком?

Мистер Дик призадумался, замялся немного, затем лицо его просияло, и он ответил:

— Велите сейчас же снять с него мерку для нового костюма.

— Мистер Дик, — с торжествующим видом произнесла бабушка, — дайте мне вашу руку! Ваш здравый смысл превыше всех похвал!

Дружески пожав руку мистеру Дику, бабушка вытащила меня из моего угла и, прижав к себе, сказала мистеру Мордстону:

— Можете уходить, когда вам это заблагорассудится. Я рискну взять мальчика, если он даже таков, каким вы его изобразили. Во всяком случае, я сделаю для него не меньше вашего. Впрочем, я не верю ни единому вашему слову.

— Мисс Тротвуд, — проговорил мистер Мордстон, поднимаясь и пожимая плечами, — будь вы мужчина…

— Все это пустяки и вздор! — оборвала его бабушка. — Избавьте меня от ваших разглагольствований!

— Вот так вежливо! Нечего сказать, — воскликнула мисс Мордстон, также вставая. — Действительно, это уж слишком!

— Неужели вы думаете, что я не знаю, — проговорила бабушка, пропустив мимо ушей восклицание сестрицы и продолжая говорить с братом, необыкновенно выразительно кивая головой, — не знаю, какую жизнь вы создали для бедной, несчастной, сбитой с пути девочки? Неужели вы думаете, что я не знаю, каким роковым был для этого маленького нежного созданьица день, когда вы впервые встретились с ней? Я