Дальше они шли молча. Назад к ее дому, чтобы забрать «эм-джи». Донна, погруженная в свои мечты и планы, и он — Боб Арктур. Боб Арктур? Тут он вспомнил Барриса и Лакмана, Хэнка и безопасную квартиру. И еще Фреда.

— Слушай, брат Донна, — спросил он, — можно я поеду с тобой в Орегон? Когда ты все-таки туда отправишься?

Донна мягко, с особенной нежностью ему улыбнулась и ответила:

— Нет.

Тут Арктур, зная Донну, понял, что она не шутит. И что потом ничего не изменится. Его затрясло.

— Тебе холодно? — спросила она.

— Ага, — кивнул он. — Очень холодно.

— У меня в машине хорошая печка, — сказала Донна. — Когда будем в киношке, согреешься. — Она взяла его ладонь, сжала ее, немного так подержала а затем вдруг отпустила.

Но подлинное ее прикосновение, в самом его сердце, помедлило. Так там и осталось. И все последующие годы его жизни без нее, когда он больше ее не видел и не слышал, ничего о ней не знал, жива она или мертва, счастлива или несчастна, это прикосновение всегда жило внутри него, никуда не уходило. Одно-единственное прикосновение ее ладоней.

Той ночью Боб Арктур притащил к себе домой симпатичную наркоманку по имени Конни. Конни сидела на игле и согласилась, чтобы он в обмен на пачку с десятью ампулами мекса ее трахнул.

Невысокая и худенькая, с длинными прямыми волосами, девушка сидела на краю кровати, расчесывая свои стремные волосы. Она была у него впервые. Арктур познакомился с Конни на торчковой тусовке и толком ничего про нее не знал, хотя уже несколько недель таскал с собой ее телефон. Сидя на игле, Конни, разумеется, была фригидна, но никакого облома это не сулило. Пусть в смысле собственного удовольствия она была к сексу равнодушна, зато ей было совершенно без разницы, какой это вид секса.

Это было очевидно с первого же взгляда. Полуодетая, с заколкой во рту, Конни сидела, скинув туфли, и бессмысленно глазела перед собой, очевидно, пропуская в голове очередной глючный номер. В лице ее, впрочем, худом и вытянутом, чувствовалась сила; пожалуй, решил Арктур, из-за резких линий выдающихся скул. На правой щеке У Конни был прыщ. Несомненно, она его даже не замечала; прыщи для нее значили никак не больше, чем секс.

Наверное, Конни просто не видела разницы. Для нее, давно сидевшей на игле, прыщи и секс были почти одно и то же — или даже совсем одно и то же. Дурацкая мысль, подумал Арктур. Подлинный идиотизм — заглядывать в голову наркоманки.

— У тебя тут зубная щетка есть? — спросила Конни. Она уже понемногу начинала клевать носом и шамкать, как обычно делали такой поздней ночью наркоманы. — А, хрен с ней. Зубы как зубы. Я их завтра… — Дальше Конни так понизила голос, что Арктур уже ее не слышал, хотя по движению губ знал, что она по-прежнему что-то бубнит.

— Знаешь, где ванная? — спросил он.

— Какая ванная?

— Где моются. Тут, в доме.

Приподняв голову, Конни возобновила свое рефлекторное расчесывание.

— А что там за парни так поздно сидят? Забивают косяки и болтают без умолку? Наверное, они тут с тобой живут. Точно живут. По ним заметно.

— Двое из них тут живут, — уточнил Арктур.

Ее глаза дохлой рыбы уперлись в него.

— Ты голубой? — спросила Конни.

— Стараюсь им не быть. Поэтому сегодня ты здесь.

— Ты что, пытаешься с этим бороться?

— Можешь не сомневаться.

Конни кивнула.

— Думаю, я скоро выясню. Если ты скрытый гей, ты, наверное, захочешь, чтобы я взяла инициативу на себя. Ляг, я все сделаю. Хочешь, я тебя раздену? Ладно, просто лежи, я все сделаю. — И она потянулась к его ширинке.

Позднее, в полумраке, он дремал от своего дозняка. Конни храпела рядом на спине, вытянув руки поверх одеяла. Боб Арктур смутно ее видел. Эти торчки, подумал он, спят как граф Дракула. Смотрят прямо вверх, а потом вдруг садятся, точно машина, которую перевели из положения А в положение Б. «Кажется… уже… день…» — говорит торчок — или, вернее, кассета, что у него в голове крутится, проигрывая ему инструкции. Разум торчка подобен музыке, которую слушаешь по радиочасам… порой она звучит мило, но лишь затем, чтобы заставить тебя что-то сделать. Музыка из радиочасов должна тебя разбудить; музыка из торчка должна заставить тебя стать тем средством, благодаря которому он сможет заполучить еще наркоты. Или на что ты еще там сгодишься. Он, машина, включит тебя в свой механизм.

Каждый торчок, подумал Арктур, это запись.

Рассуждая обо всех этих гнусностях, он снова задремал. В итоге у торчка, если это девушка, не остается для продажи ничего, кроме собственного тела. Как у Конни — у лежащей здесь Конни.

Открыв глаза, Арктур повернулся к лежавшей рядом девушке — и вдруг увидел Донну Готорн.

Он мгновенно сел. Донна! — подумал Арктур. Он ясно различал ее лицо. Никаких сомнений. Господи! — подумал Арктур и потянулся включить прикроватную лампу. Он наткнулся на нее рукой — лампа опрокинулась и упала. Девушка, впрочем, не проснулась. Он неотрывно на нее глазел — и постепенно туда снова вернулась Конни. Ее продолговатое лицо с выдающимися скулами — впалое, исхудавшее лицо тяжелой наркоманки. Конни, а не Донна — одна девушка, а не другая.

Арктур снова лег на спину, чувствуя себя совсем несчастным. Размышляя о том, что бы это значило — и так далее, и тому подобное, — он снова погрузился в мрачную дремоту.

— Плевать мне, что он вонял, — чуть позже пробормотала во сне лежавшая рядом девушка. — Я все равно его любила.

Он задумался, кого она имела в виду. Приятеля? Отца? Кота? Любимую плюшевую игрушку своего детства? Возможно, всех сразу, подумал Арктур. Сказала она, однако, «любила», а не «люблю». Стало быть, того, о ком или о чем шла речь, уже не было. Наверное, размышлял Арктур, кто-то (кем бы они ни были) заставил Конни его выбросить, потому что он так скверно вонял.

Пожалуй, что так. Он задумался, сколько лет тогда было безнадежной, вконец измученной наркоманке, что в позе графа Дракулы дремала рядом.

Одетый в шифрокостюм, Фред сидел перед батареей крутящихся голокассет, наблюдая за тем, как в гостиной Боба Арктура Джим Баррис читает книгу про грибы. На черта ему грибы? — задумался Фред и быстро перемотал кассеты на час позже. Баррис все так же сидел, читая с предельным сосредоточением и делая заметки.

Вскоре Баррис отложил книгу и вышел из дома, а следовательно, и из радиуса сканирования. Когда он вернулся, в руках у него был небольшой пакетик из коричневой бумаги, который он положил на кофейный столик и открыл. Оттуда Баррис высыпал сушеные грибы, которые затем принялся по очереди сопоставлять с фотографиями в книге. С необычным для него сверхусердием Баррис сопоставил все грибы. Наконец он отложил один убогий на вид грибок в сторону, а остальные запихнул обратно в пакет. Из кармана Баррис достал пригоршню пустых капсул, а затем все с тем же немыслимым прилежанием взялся запихивать кусочки убогого гриба в капсулы и каждую по очереди запечатывать.

Закончив с этим, Баррис стал названивать по телефону. Телефонный жучок автоматически записывал набираемые номера.

— Привет, это Джим.

— И что?