Это было лучшим стимулом эмиграции — слуга-андроид в качестве пряника и радиоактивные пыль и осадки в качестве кнута. ООН позаботилась о том, чтобы эмигрировать стало легко, а оставаться — трудно, если вообще возможно.

Промедление с переселением означало угрозу для наследственности человеческой расы. Если на гражданине закреплялся ярлык «специал», он, даже добровольно приняв стерилизацию, выпадал из истории. По существу он больше уже не был частью человечества. И все же то тут, то там кое-кто отказывался эмигрировать. Данный факт даже для профессионально занимавшихся этой проблемой оказался непостижимой иррациональностью.

Рассуждая логически, все нормально мыслящие люди должны эмигрировать. Но, очевидно, даже в искалеченном обличье Земля оставалась слишком привычной, чтобы от нее можно было так легко отказаться.

Или, возможно, оставшиеся надеялись: смертоносный пылевой чехол постепенно рассеется.

Во всяком случае, тысячи людей продолжали оставаться на Земле, по большей части они скапливались в больших городах, где могли видеть друг друга и находили в этом поддержку. Они были в общем-то относительно здравомыслящие индивиды.

Однако, в покинутых пригородах стали селиться всякие необычные типы.

Один из них — Джон Исидор, который как раз брился в ванной комнате, а телевизор в пустой квартире продолжал вопить и стонать в пустоту.

Джон забрел в эти места еще в первые послевоенные дни, да так и остался. В те мрачные времена никто толком не знал, что делать. Все пришло в движение: толпы, сорванные с насиженных мест, люди в одиночку и группами скитались из однойместности в другую. В тот период радиоактивная пыль выпадала нерегулярно и неравномерно. Некоторые штаты были от нее почти свободны, а другие уже просто задыхались. Сорванное с насиженных мест население кочевало в соответствии с выпадениями радиоактивной пыли. Полуостров к югу от Сан-Франциско был сначала почти свободен от пыли, и многие спешили поселиться здесь. Когда появилась пыль, некоторые умерли, остальные уехали. Джон Р. Исидор остался.

Телевизор не умолкал.

— …воссоздавая безмятежную атмосферу южных штатов послевоенных и предвоенных лет! В качестве личного слуги или неутомимого помощника в работе, сделанный по индивидуальному заказу андроид, приспособленный специально для ваших личных, уникальных нужд, для вас и только для вас, вручается вам по прибытии совершенно бесплатно, в качестве подарка, полностью экипированный в соответствии с вашими указаниями, отданными перед отлетом с Земли. Он станет вашим верным спутником, разделит трудности величайшего и отважнейшего приключения, на которое человечество отважилось впервые за всю свою историю…

Телевизор продолжал в том же духе нескончаемо.

«Не опоздал ли я на работу», — думал Исидор, скребя подбородок. У него не было исправных часов. Обычно он сверял часы с сигналами времени по телевизору, но сегодня, судя по всему, был День планетного праздника. Во всяком случае, как утверждали дикторы, наступила пятая — или шестая? — годовщина основания Новой Америки, главного американского поселения на Марсе, а неисправный телевизор Джона Исидора принимал только один канал, национальный правительственный, национализированный в дни войны и оставшийся без изменений по сей день.

Таким образом, Исидор был вынужден регулярно слушать официальную программу правительства в Вашингтоне, посвященную успехам колонизации ближайшей к Земле планеты Солнечной системы.

— Послушаем миссис Мегги Клюгмен, — предложил Джону диктор на экране.

Но Джону гораздо больше хотелось узнать, который час.

— Миссис Клюгмен, совсем недавно эмигрировавшей на Марс, в записанном на пленку в Нью-Йорке интервью был задан следующий вопрос: «Миссис Клюгмен, как вы считаете, сильно ли отличается жизнь на зараженной радиацией Земле от жизни здесь, на новой планете, открытой для любых перспектив?»

Последовала пауза, потом прозвучал усталый, хриплый голос женщины средних лет:

— Меня и нашу семью из трех человек больше всего поразило… достоинство.

— Достоинство, миссис Клюгмен? — переспросил диктор.

— Да, — ответила миссис Клюгмен, новосел Марса. — Это трудно объяснить. Иметь слугу, на которого можно положиться в эти беспокойные времена, — я нахожу, что это очень ободряет.

— А на Земле, миссис Клюгмен, в прошлом, вы не опасались оказаться в числе классифицируемых как… «специалы»?

— О, мы с мужем страшно беспокоились, просто ужасно. Конечно, сейчас, когда мы эмигрировали, все эти волнения позади и, к счастью, навсегда.

«И для меня они исчезли навсегда, — кисло подумал Джон Исидор. — Мне даже не понадобится эмигрировать». Он числился в специалах уже более года, и не только вследствие генных нарушений, которые он носил в своем теле.

Он не справился с тестом на минимум умственных способностей, что причислило его, говоря простыми словами, к недоумкам.

В результате на Джона Исидора низверглось презрение трех обитаемых планет; несмотря на это, он все еще существовал.

У него была работа — он водил фургон фирмы по ремонту искусственных животных «Ваннессовская ветеринарная лечебница». Его мрачный молчаливый босс Ганнибал Слоут относился к нему как к нормальному человеку, за что Джон был ему очень благодарен. «Жизнь полна сомнений, не вызывает их только смерть», — любил иногда говорить мистер Слоут. Исидор, хотя и слышал это неоднократно, смутно понимал смысл. В конце концов, если недоумок способен разбираться в латыни, то он перестает быть недоумком.

Сам мистер Слоут признал истину, когда ему было указано на данное обстоятельство.

А кроме того имелось множество куда более глупых недоумков, чем Джон Р. Исидор, вообще не способных работать и постоянно обитавших в специальных закрытых заведениях с причудливыми названиями вроде «Американского института особых трудовых навыков». Слово «особых», как обычно, намекало на характеры обитателей заведения.

— …но ваш муж не чувствовал, — говорил диктор на телеэкране, — что, одевая дорогой и неудобный свинцовый гульфик, он надежно предохраняет себя, не так ли, миссис Клюгмен?

— Мой муж… — начала миссис Клюгмен.

В этот момент, завершив бритье, Исидор вошел в комнату, где стоял телевизор, и выключил его.

Тишина навалилась на него со стен, потолка, поломанной мебели. Она смяла его всей своей ужасной мощью, словно питаемая гигантским генератором безмолвия. Она поднималась от пола, от серого вытертого ковра, покрывавшего весь пол от стены до стены. Ее выпустили на волю поломанные кухонные принадлежности, мертвые предметы бытовой техники, которые не работали уже тогда, когда в квартире впервые появился Джон Исидор. Негоревшая лампа-торшер в гостиной тоже источала тишину, которая смешивалась с тишиной, спускавшейся с потолка. Тишине удавалось излиться из любой вещи, словно тишина подменяла собой все материальные предметы.

Поэтому тишина атаковала не только уши, но и глаза Исидора. Стоя рядом с безмолвным телевизором, он не только слышал, но и видел тишину. Он и раньше подобным образом ощущал ее присутствие — когда тишина приходила, она врывалась сразу, без церемоний, явно не собираясь ждать. Безмолвие мира не в состоянии было совладать с собственной жадностью, больше не было сил терпеть, когда оно практически победило.

«А другие, — спрашивал себя Исидор. — те, которые тоже остались на Земле, как они воспринимают пустоту? Или здесь все дело в особенностях моей биологической структуры, в недостатках моего сенсорного аппарата? Это интересный вопрос». Но с кем бы он мог поговорить?

В этом слепом и глухом доме с тысячей незанятых квартир он жил один как перст, чувствуя, что дом, подобно своим собратьям, день за днем превращается в безмолвную и безнадежную жертву тени мировой энергии — энтропии. В конечном счете и дом, и все его содержимое превратятся в однородную безликую массу, в пудинг из бесполезного хлама, который заполнит все комнаты от потолка до пола, а потом и сами побежденные дома превратятся в бесформенную массу, погребенную под всепроникающей пылью.