– Браво, мама. Замечательный спектакль. Знаешь, у вас с Сарой много общего. Вы обе превосходные актрисы. Великолепно умеете манипулировать публикой и устраивать скандалы. Ты никого не обманешь, мама, тем более меня. С этого момента жена Уильяма не будет иметь к тебе никакого отношения, и, если ты не можешь вести себя прилично в моем доме, отправляйся в дом вдовствующей герцогини и живи там.

– Я не позволю этой подстилке выжить меня из моего дома, – решительно заявила Джудит.

В этот момент в перепалку вмешался Маркус. Он появился ровно через двадцать минут после Алекса и Франчески и слышал весь разговор. На нем все еще было облачение священника, что придавало ему величавость, на фоне которой истерика Джудит выглядела совсем непристойно.

– Это очень разумно с твоей стороны, мама. И прекрати говорить о жене Уильяма как о вещи. Это тебе не к лицу, что бы ты о ней ни думала.

Он повернулся к Алексу, с единственной целью рассмотреть Сару.

Она стояла неподвижно, словно статуя; лицо побледнело от сыпавшихся на нее оскорблений. Она была прекрасна, как сам грех, какой и должна была быть женщина, выбранная Уильямом в жены. И как элегантна, как прекрасно держится, даже в этом логове. Густые черные волосы расчесаны на пробор и аккуратно уложены на затылке. Траурное платье модного покроя, без излишней вычурности. Изящные руки. Безупречная осанка. Бездонные черные глаза, непроницаемые, как ночь.

Франческе стало немного не по себе от его пристального взгляда, она еще не оправилась от откровенной попытки Джудит запугать ее. В его взгляде тоже не было доброты. Он, как и остальные, был потрясен ее необычностью, более того, хотел бы разобраться в том, что она собой представляет, если бы только Франческа дала ему такую возможность.

– Нельзя ли мне вернуться в свою комнату, – сказала она и ощутила реакцию викария на тембр ее голоса. Ничего подобного он не ожидал. Совершенно не ожидал.

– Ты хотела сказать – в мою комнату, – заявил Алекс без обиняков, желая еще больше разозлить мать.

Джудит вздрогнула.

– Ну конечно. Чего еще ожидать? Можно придать ей лоск, одев в дорогие туалеты и научив правильно говорить, но, в конце концов, все сводится к тому, чью спальню займет это создание и чем будет заниматься ночью. Теперь мы это знаем. Уильям лежит в холодной могиле, а Алекс уже опустился до его уровня. Объясни мне, Маркус, как такое могло случиться.

Она с трудом поднялась с дивана, Франческа не могла сказать, играет она или ей действительно тяжело. Франческа уже готова была ее пожалеть, пока не увидела в ее глазах жгучую ненависть.

– Если бы я могла убить тебя безнаказанно, я бы сделала это, – прошипела Джудит. – Чтобы ты не погубила еще одного моего сына.

– Мама!.. – кинулся за ней Маркус. – Мама... – Они услышали ее голос, гремевший на весь коридор:

– Это проклятие моей жизни. Вели ему отослать «это». Пусть даст денег, заставит подписать бумаги, чтобы «оно» больше никогда не смогло предъявлять претензии Миэру. Обещай мне, Маркус, что поговоришь с ним. Поклянись, что к утру «оно» исчезнет.

– Я... я не могу, – донесся до них голос Маркуса.

– Бедный Маркус. – Филиппа вяло поднялась с дивана. – Он так хочет быть безупречным в качестве священника, но ничего у него не получается, особенно с собственной матерью.

Она приблизилась к Франческе.

– Я – Филиппа. Мне вообше-то все равно. Я почти не знала Уильяма. Но я хорошо знаю Джудит. Вам никогда не привлечь ее на свою сторону.

– А я и не хочу этого, – сдержанно ответила Франческа.

– Ну, тогда пусть он откупится от вас, – заявила Филиппа, бросив взгляд в сторону Миэра. – Вы всю жизнь смогли бы прожить на деньги, которые они готовы заплатить, лишь бы вы исчезли отсюда. Пусть бы и мне заплатили, я была бы рада. – И снова этот взгляд, который скользнул по Алексу, словно стрела мимо мишени. – А впрочем... Вы, возможно, знаете о рае больше, чем Маркус о преисподней. Или же мы обе рождены для того, чтобы превратить жизнь Маркуса в ад, а?

С этими словами она не спеша, покинула комнату.

– Ну и сучка, – пробормотал Алекс.

– Я или она? – спросила Франческа нарочито милым голоском. С Филиппой приходится считаться, но она глубоко несчастна с Маркусом. Это ясно как день. – Так которая из нас, в конце концов, продалась за более высокую цену? – добавила она для ясности. – И которая из нас действительно любит мужа? Попробуйте поразмышлять над этим, милорд, а я пойду... – Она хотела сказать «в мою комнату», но, конечно, у нее не было своей комнаты. У нее была комната Миэра. Постель Миэра. Желания и прихоти Миэра.

Хватит Миэра. Она сыта по горло всеми ими с их злобой и подспудным чувством вины перед Уильямом. Всего час в этой спальне – и она исчезнет. Им даже не придется для этого выкладывать свои денежки.

– Никуда ты не пойдешь, – сказал Миэр с наигранным спокойствием. Казалось, он прочел ее мысли. И теперь знает, что она задумала.

– А куда я могу пойти, милорд? – парировала она. – Есть ли в этом обширном имении место, где мне были бы рады?

Он ответил не думая. Или же думал об этом, но ждал момента, когда сможет дать волю желанию, терзавшему его с той самой минуты, как он вошел в комнату Уильяма в Берлине. Во всяком случае, он сказал это. Каждое слово было для нее, словно удар камня и предвещало ее судьбу.

– В моей постели.

О Боже... Ей хотелось бежать, но куда. Слуги повсюду. Наступил момент, которого она так боялась, но он был неотвратим. И Франческа это поняла.

Ну конечно, он желал Сару. А почему бы и нет? Было бы наивно думать иначе. Что могло его удержать?