чтобы следом за ней могла войти Хейрия, держа в вытянутых руках столик, уставленный закусками, Служанка быстрыми шажками подошла к тете Садии и опустила перед ней столик. Не могло быть и речи заставлять старушку есть за большим столом, за которым мадам Ваэд привыкла делить трапезу с сыном. «Что вам взбрело в голову громоздиться на насест, словно вы петухи?» — наверняка услышали бы Камаль с матерью, вздумай они лишь завести об этом разговор.

Хейрия незаметно выскользнула из комнаты. Мадам Ваэд уселась рядом со свояченицей и придвинула тарелки к ней поближе. Камаль занял место на стуле слева от тетки, так что она оказалась между ними, и ему пришлось согнуться вдвое, чтобы удобнее было сидеть за столиком на коротких ножках.

Они принялись за трапезу. Разговор возобновился — другими словами, тетя Садия опять принялась демонстрировать свои незаурядные способности этакой безудержной анархистки, мастерицы подмачивать чужую репутацию. С головокружительной скоростью, отчаянно жестикулируя, перескакивала она с одного предмета на другой. Но вдруг она осеклась, посмотрела на мадам Ваэд, на племянника — оба они показались ей задумчивыми, чуть ли не печальными.

— Я смотрю, вам неинтересно! — воскликнула тетя Садия. — Между вами, видно, кошка пробежала. Некстати я сегодня заявилась. Или, вернее, кстати.

Вошла с супницей Хейрия. Когда она удалилась, мадам Ваэд попыталась было запротестовать, но тетка быстро заткнула ей рот:

— Та-та-та! Вы мне зубы не заговаривайте. В этом доме что-то неладно. Голову даю на отсечение.

Она обрушилась на Камаля, и блеск ее взгляда сверкал ярче ее драгоценностей.

— А ты что в рот воды набрал? Боишься, муха влетит? Я с тобой говорю или со стенкой?! Что ты натворил? Давай сознавайся, или я сейчас встаю из-за стола…

Камаль счел благоразумным сделать удивленное лицо, а мадам Ваэд снова попыталась успокоить свояченицу, зная и опасаясь ее неумолимости в проведении дознания. Она попыталась направить разговор на одну из тем, пользовавшихся особым расположением старой дамы, — на брачную:

— А правда, тетушка, семейство Базли, попросив руку…

— Асия, дорогая! — без обиняков прервала тетка мадам Ваэд.

Та поняла и прикусила язык.

— Решили утаить от меня то, что всем кругом известно? И она отбросила салфетку и, стукнув кулаком по дивану, сделала вид, что встает.

— Брось, тетушка, — сказал Камаль, положив руку ей на плечо, в то время как с другой стороны ее удерживала мадам Ваэд. — Успокойся.

Снова появилась Хейрия, держа в руках блюдо с фаршированными кабачками. Один только вид Хейрии мог возбудить подозрение даже менее проницательного наблюдателя, чем тетя Садия. Служанка держала себя сторожко, была прямо-таки в боевой готовности. Приземистая, с плечами, бедрами, ягодицами мощными, как у амазонки, с телом, состоящим почти целиком из мышц, Хейрия, однако, не была лишена некоей приятности манер, изящества, придававшего ей вид милый и забавный. Каждый раз, входя в комнату, она косилась на молодого хозяина, осторожно ставила еду и, не теряя ни на секунду его из вида, на цыпочках выскальзывала за дверь, словно опасалась, как бы он не погнался за ней или не выкинул что- нибудь вообще невообразимое.

Ее поведение не выглядело бы столь таинственно, если бы стало известно, при какой сцене она присутствовала в этой же комнате два дня назад. Видит бог, не скоро она забудет, как сверкнули глаза Камаля, когда мать произнесла что-то вроде:

— Но мне кажется, я тебе уже говорила.

Он прямо зарычал в ответ:

— Нет, ты никогда не говорила!

Тогда, ничтоже сумняшеся, та призналась:

— По правде сказать, я сама этого никогда не знала.

Камаль даже подскочил.

— Как это? Сначала говоришь, что уже все мне сказала, и тут же утверждаешь, будто сама ничего не знала. Перестань мне лапшу на уши вешать! Думаешь меня запутать?!

Лицо у Камаля было такое, что мать расхохоталась.

С этой минуты Хейрия приготовилась к самому худшему; сердце подсказывало ей, что должно произойти что-то немыслимое, чудовищное, какая-то беда, и она затряслась как осиновый лист.

— Хочешь скрыть от меня правду? Кто? Скажи, кто?

Потрясая кулаком, Камаль, словно безумный, надвигался на мать.

— Камаль! Опомнись! — Уже и сама не соображая, что делает, она закричала: — Хейрия! Хейрия! Иди сюда!

А Хейрия стояла рядом, и, хотя ей было страшно, она бросилась к Камалю сразу, как только тот поднял руку, и вцепилась в нее.

Но он, резко дернув локтем вниз, освободил запястье и как следует крутанул Хейрию.

— А ну вон отсюда, не то… — приказал он ей, выпучив глаза.

Отступив, она прислонилась к стене, но из комнаты не вышла.

И обе женщины в изумлении услышали, как он заговорил словно бы издалека, странным бесцветным голосом:

— Я тебе не верю и никогда не поверю, мамуля. Только сумасшедший может верить матери! Матери способны на любое предательство, они ставят себя выше — или ниже — любых обстоятельств, потому что верят только в свою правоту, в то, что никто не смеет посягать на их материнское достоинство, никто не может ни в чем их упрекнуть и все, что они ни сделают, хорошо и прекрасно. Слава тем, кто выше или ниже того, чтобы совершать ошибки, испытывать стыд, но на чьих сыновей весь стыд и падает. К несчастью, только тот, кто перед тобой, никак не услышит правду своими ушами. Это вероломно! И ты еще не покончила с ним!

— Хочешь, чтобы мы умерли от жажды? Принесла бы лучше воды, чем стоять тут столбом!

Хейрия поняла, что старуха обращается к ней, и быстро добежала на кухню.

Мадам Ваэд наседала на тетушку Садию:

— Не оставите же вы, упаси боже, всю эту еду нам!

— Было бы из-за чего сердиться, — поддержал мать Камаль.

— С чего вы взяли, что я сержусь? Я никогда не была так спокойна, и вовсе я не собираюсь «оставить вам всю эту еду». Просто хотела вас напугать да проучить.

Камаль поднял тетину салфетку и положил ей на колени. «Итак, все сначала. Тем хуже. Или тем лучше. Рано или поздно мы бы пришли к этому, и все равно без тети Садии не обойтись. Если дело принимает такой оборот, лучше не откладывать на потом. Да и все равно!» — думал он, вновь усаживаясь на свое место.

Хотя вымученная улыбка не сходила с губ мадам Ваэд, ее лицо посерьезнело, что было замечено и Камалем, и теткой, заявившей:

— Что ж, побеседуем, и перекусим заодно, пока не остыло.

— Так вот… — начал Камаль, внезапно решивший облегчить душу.

Но старуха прервала его. Поднося ко рту ложку, она распорядилась:

— Пусть сперва мать расскажет.

— Ладно.

И Камаль, насупившись, замолк.

Мадам Ваэд нерешительно вступила:

— Как бы вам объяснить, тетушка…

— Так и объясняй. Все как есть.

— Я хочу сказать, как объяснить то, что не нуждается в объяснениях. Потому что на самом деле ничего не произошло, по крайней мере ничего такого, о чем бы вы уже не знали. О чем бы мы все не знали.

— И все-таки нельзя ли услышать, о чем это мы, по-твоему, все знаем? Пользы было бы больше, чем