В результате Нимвегенского мира голландцы добились отмены устрашающего таможенного тарифа 1667 года и возврата к тарифу 1664 года. Война, похоже, не имела для них слишком драматичных последствий, и они вскоре обрели свое прежнее благоденствие.

Во Франции же, напротив, финансовый кризис сводит на нет все усилия генерального контролера. Королевские мануфактуры, на создание которых были потрачены большие деньги, — Сен-Гобен[108], Бове и другие — прозябают из-за отсутствия субсидий и заказов, торговые компании не выдерживают конкуренции. Вест-Индская компания объявила о своей ликвидации в 1674 году. Тогда же интендант Новой Франции, иначе говоря, Канады был уведомлен о том, что провинция должна обходиться собственными средствами ввиду отсутствия свободных судов для обеспечения регулярной связи с метрополией. Ост-Индская компания, которая так и не смогла добиться преуспеяния, теряет все свои фактории в Индийском океане, за исключением острова Бурбон (современный Реюньон). Сенегальская компания рухнула из-за разорения своего банка. Северная компания, неспособная противостоять голландцам в Северном и Балтийском морях, исчезает в связи с банкротством ее руководителей. Злоупотребления одного из ставленников Кольбера губят Ближневосточную компанию. Война лишила Кольбера возможности проводить в жизнь свою политику.

1678 год. Мансар[109] начинает в Версале строительство южного крыла дворца. Но именно в этот момент начинается скандальное «дело об отравлениях», которое своей гнусностью бросает тень на блеск королевского величия.

Дело начинается 12 марта с ареста Катрин Деэй Монвуазен, или просто Вуазен, подозреваемой в колдовстве. 17 марта Адам Кере (Кобре), именующий себя аббатом Лесажем, мнимый священник, мнимый ученый, отпетый мошенник, также взят под стражу.

Седьмого апреля Людовик учреждает для расследования «дела об отравлениях»[110] суд, названный Огненной палатой. Докладчиками в суде выступают Клод Базен, государственный советник, и Ла Рейни, начальник полиции. Огненная палата собирается в Арсенале, и заседания ее проходят при закрытых дверях.

Однако вскоре начинают распространяться слухи об абортах, колдовстве, порчах, черных мессах и прочей чертовщине. Тем не менее процесс этот будет назван «делом об отравлениях». Отравления уже давно стали «модным» преступлением.

В 1666 году маркиза де Бренвилье отравила своего отца, а четыре года спустя, в июне — брата, Антуана Дре д'Обрея, судью по гражданским делам в Шатле, затем в сентябре — другого брата, парламентского советника. Заочно приговоренная к казни в 1673 году, она была арестована лишь в 1676-м в Голландии, в самый разгар Голландской войны, по распоряжению Лувуа. Процесс длился с 28 апреля по 16 июля, а на следующий день после его завершения она была казнена. Перед казнью она заявила, что желала бы быть сожженной заживо, чтобы как можно больше искупить свою вину, заставив, таким образом, весь Париж оплакивать ее кончину.

Четыре года спустя, 28 февраля 1680-го, взойдя на костер, Вуазен повторила слова, сказанные на костре Жанной д'Арк: «Иисус! Мария!» — что дало повод мадам де Севинье написать: «Быть может, это святая».

До этого Вуазен утверждала, что похоронила в своем саду 2500 детей, и это еще самое незначительное злодеяние среди немыслимого потока безумных признаний, тщательно зафиксированных Ла Рейни — к великому изумлению современных историков, знающих, что колдуны часто склонны выдумывать, чтобы придать себе значимость, и доносить, чтобы не оставаться в одиночестве. Ла Рейни как человек опытный должен был бы знать это лучше, чем они, и не записывать всякой ерунды.

2100 судебных заседаний, 442 обвиняемых, 367 задержанных, из которых 218 посажены в тюрьму, 34 казнены, пять приговорены к галерам, 23 осуждены на изгнание — таков итог деятельности Огненной палаты.

Среди обвиняемых — люди всех званий, от простонародья до знатных сеньоров, не исключая и судейских. С магистратами, поскольку они тоже встречаются среди обвиняемых, их собратья обращаются мягче, чем со всеми остальными — банальное проявление классического конфликта между дворянством шпаги и дворянством мантии.

Вдова Вуазен, обвиняемая по «делу об отравлениях». Вторая половина XVII в.

Пытка питьем отравительницы маркизы де Бренвилье. Вторая половина XVII в.

Некоторые наблюдатели заметили если и не пристрастность, то, по крайней мере, странное совпадение: обвинениям подвергаются преимущественно друзья Кольбера, что позволяет подозревать происки Лувуа. Неприятности, обрушившиеся на герцога Люксембургского, подтверждают это предположение.

Франсуа Анри де Монморанси-Бутвиль герцог Люксембургский тогда был одним из первых военачальников своего времени, одержавшим победу при Сенефе, Касселе и Монсе, а в будущем его ждали еще более значительные свершения. Уже в ту пору его можно было назвать «обойщиком» собора Парижской Богоматери, поскольку в соборе было развешано большое число захваченных им вражеских знамен. Сочетания знатности и военного таланта было достаточно, чтобы вызвать неприязнь Лувуа, для которого война всегда была лишь делом канцелярий, коим даже самые выдающиеся командующие армиями обязаны подчиняться. А герцог вовсе не был склонен покоряться канцелярским крысам.

Сначала маршала подозревали в попытке отравить какого-то буржуа и его любовницу. Затем его обвинили в том, что он творит смертельные заклятья. И наконец, лжеаббат Лесаж заявил, что «маршал герцог де Люксембург заключил пакт с дьяволом, чтобы женить своего сына на дочери маркиза де Лувуа. Но тут Лесаж перегнул палку. Можно себе представить, какой хохот вызвало подобное утверждение.

Род Монморанси был уже знаменит в ту пору, когда о Бурбонах никто еще и не слыхивал. Монморанси были связаны родственными узами с королевским домом. Обвинение было нелепо и абсурдно. Тем не менее герцог Люксембургский провел 14 месяцев в Бастилии, так как Людовик не пожелал вмешиваться в это дело. Признавшийся в своих кознях интендант маршала был отправлен на галеры.

Говорили также, что герцогиня де Буйон, Мария Анна Манчини, племянница Мазарини, убила старого мужа с помощью молодого любовника. Она явилась в суд, сопровождаемая своим якобы покойным мужем и своим сообщником, герцогом де Ван- домом, и ей хватило нескольких слов, чтобы выставить Лa Рейни посмешищем. На вопрос начальника полиции, вызывала ли она дьявола, герцогиня ответила, «что видит его перед собой сейчас, что он уродлив и отвратителен, хотя и принял облик государственного советника».

Ее сестра Олимпия, графиня де Суассон, гораздо больше скомпрометированная, получила предписание короля добровольно покинуть королевство. Но худшее ждало впереди: стали распространяться слухи относительно мадам де Монтеспан. Лесаж выложил все свои домыслы Ла Рейни. Вуазен, его главная сообщница, якобы встречалась с двумя служительницами маркизы, горничной Като и девицей Дезейе. Дело это не новое. С 1667 по 1679 год Франсуаза, именуемая Атенаис, мать семерых детей короля, получала от Вуазен множество снадобий и зелий. Некоторые якобы помогли ей завоевать любовь короля и заставить его покинуть Луизу де Лавальер, другие помогли ей удержать Людовика, а третьи — вновь вернуть его, когда любовь начала остывать (а охлаждение неизбежно приходит, утверждает Шодерло де Лакло). А так как средства эти не помогали, она, как утверждает негодяй отец Гибур, проводивший черные мессы, даже принимала в них участие.

Вуазен, Лесаж, Гибур и прочие одержимы жаждой доносительства. Их клеветнические измышления чудовищны, и подозрения не скоро рассеются.

Лишь в 1709 году Людовик прикажет сжечь показания этой дьявольской команды. А в 1680 году между любовниками произойдет бурная сцена, после которой к прежним отношениям уже не будет возврата.

Тем не менее Людовик сохранит за своей любовницей, теперь покинутой ради Франсуазы Скаррон, которая вскоре станет маркизой де Ментенон, ее апартаменты в Версале и будет ежедневно посещать ее