зайдет слишком далеко (она хотела сказать, что я уже буду на сносях) и что я, может, и вовсе не рискну ехать, в каковом случае (сказала она с радостной улыбкой) она надеется, что на время родов я воспользуюсь ее домом; такой оборот придал разговору больше натуральности, что было неплохо.

Меж тем пришло время объявить мужу о моем состоянии; впрочем, сейчас мне эта забота была не в заботу. Поговорив, как водится, о том! о сем, моя шальная девчонка вдруг принялась за прежнее: два, а то и три раза она заводила разговор о моем сходстве с какой-то дамой, которую она якобы имела честь знать, когда жила в другом конце города; сходство это, утверждала она, было столь разительно, что она не могла на меня взглянуть без того, чтобы та дама не пришла ей тотчас на ум. Временами мне казалось, что девчонка вот-вот расплачется: опять и опять возвращалась она к этому предмету, и я увидела, что у нее и в самом деле на глаза навертываются слезы. Уж не умерла ли дама, о которой она вспоминает с таким участием, спросила я. Услышав ответ, я впервые за все время вздохнула свободнее. Да, отвечала девчонка, вернее всего, той дамы и в самом деле нет в живых.

Впрочем, облегчение мое было непродолжительным и вскоре сменилось отчаянием, ибо у моей негодницы язык оказался, что называется, без костей. По всей видимости, она в свое время рассказала своей подружке все, что только удержалось в ее башке: и о Роксане, и о моей веселой жизни в другом конце города. Поэтому в любую минуту можно было ожидать очередного губительного взрыва.

Когда нагрянули мои гостьи, я сидела в дезабилье — на мне было нечто вроде просторного платья или утреннего капота, но на итальянский манер: он обрисовывал тело более, чем это принято нынче, и, быть может, более, чем то было бы прилично, если бы я ожидала мужское общество; дома же, среди своих, он был вполне пристоен и особенно удобен в жаркую погоду; я лишь немного причесалась, переодеваться же не стала: поскольку меня уже отрекомендовали как больную, то этот наряд как нельзя лучше подходил к моему состоянию.

Однако это мое платье или капот — правда, очень богатый, из зеленой французской камки с разводами — вызвал у девчонки приступ болтливости, а ее сестрица, как она величала свою подружку, всячески подстрекала ее на разговоры: так, рассматривая мой капот и восхищаясь изяществом его покроя, тонкостью ткани, благородством отделки и так далее, моя девица, обращаясь к сестричке (жене капитана), говорит: «Точно в таком наряде, — говорит она, — танцевала та дама, о которой я тебе рассказывала».

— Как? — воскликнула капитанша. — Та самая леди Роксана, о которой ты мне прожужжала все уши? Ах, это прелестнейшая история и миледи, наверное, будет интересно ее послушать!

Делать нечего, мне пришлось присоединиться к просьбам капитанши, меж тем как за одно упоминание ненавистного имени Роксана я от души желала бы отправить рассказчицу на небо или в преисподнюю — для меня это было все едино, лишь бы избавиться от девчонки и ее истории: ибо когда та принялась описывать мой турецкий наряд, сметливая и проницательная квакерша, при всем ее ко мне доброжелательстве, представляла для меня большую опасность, нежели эта безмозглая девчонка. Нечего говорить, если бы я в свое время посвятила квакершу в историю моей жизни, я бы скорее решила довериться ей, чем девчонке; больше того, с ней я себя чувствовала бы совершенно спокойно.

Так или иначе, а длинный язык моей девицы держал меня в постоянном трепете, а когда капитанша упомянула имя Роксана, душа моя и вовсе ушла в пятки. Не знаю, выдала ли я себя — ведь своего лица не видишь, — но только сердце у меня забилось так, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, и я боялась, что лопну от душившей меня ярости. Словом, я была в молчаливом неистовстве и все мои силы ушли на то, чтобы не дать ему выйти наружу. Никогда-то еще не доводилось мне с таким трудом себя перебарывать! У меня не было отдушины, некому было открыться или поплакаться, не было возможности дать своему чувству какой-то выход; покинуть комнату я не смела, ибо, не зная, о чем девчонка рассказывала, а о чем умолчала в мое отсутствие, я бы пребывала в постоянной тревоге; одним словом, мне пришлось выслушать историю Роксаны, иначе говоря, собственную историю, пребывая при этом в неизвестности, лукавит рассказчица или нет, правда ли, что она не знает, кто я, или прикидывается простушкой; короче говоря, выведут меня на чистую воду или нет?

Она начала рассказывать в общих чертах, где жила Роксана, каков был дом ее, сколь славные у нее бывали гости; как они проводили у нее ночи напролет, играя в карты и танцуя, какою роскошью была окружена ее госпожа и сколь изрядное жалование получала у нее старшая прислуга; что до нее самой, сказала она, то она работала не в большом доме, а на кухне и получала немного, если не считать одного вечера, когда на всю прислугу было пожаловано двадцать гиней, из которых на ее долю пришлось две с половиною.

Затем она рассказала, сколько всего было слуг и как между ними распределялись обязанности; впрочем, сказала она, там имелась некая госпожа Эми, которая возглавляла всю прислугу и, будучи в особом фаворе у миледи, получала от нее особенно большое жалование. Было ли «Эми» фамилией или именем фаворитки, она точно сказать не может, но полагает, что это вернее всего ее фамилия; говорили, что однажды, в тот самый день, когда остальные слуги поделили между собой двадцать гиней, миссис Эми было пожаловано шестьдесят золотых.

Тут я перебила рассказчицу, заметив, что это изрядная сумма.

— Да ведь для служанки, — сказала я, — это целое состояние!

— Помилуйте, сударыня, — возразила моя дочь, — это капля по сравнению с тем, что она получила впоследствии; мы, остальные слуги, от души ее за это ненавидели; иначе говоря, злились, что такая доля выпала ей, а не нам.

— В таком случае, — сказала я, — у нее было довольно денег, чтобы заполучить себе хорошего мужа и устроить свою жизнь, если только у нее хватило на это ума.

— О да, сударыня, — сказала моя дочь. — Говорят, у нее одних сбережений было больше 500 фунтов; впрочем, госпожа Эми, должно быть. понимала, что с такой репутацией, как у нее, необходимо иметь большое приданое.

— Вот как, — сказала я. — Ну, тогда другое дело.

— Не знаю, сударыня, точно, нет ли, — продолжала она, — но поговаривали, будто некий молодой баронет не на шутку за нею приволакивался.

— Какова же ее дальнейшая судьба? — спросила я. Коль скоро уж она обо всем этом заговорила, мне хотелось знать, что она расскажет не только обо мне, но и об Эми.

— Не знаю, сударыня, — сказала она. — Я ничего о ней не слышала много лет и только на днях вдруг ее повстречала.

— В самом деле? — спросила я, лицом и голосом изобразив крайнее изумление. — И уж, верно, в лохмотьях; ведь подобные ей твари именно тем обычно и кончают.

— Напротив, сударыня, — говорит она. — Она навещала одну мою знакомую, не ожидая, я думаю, встретить у нее меня, и приехала в собственной карете.

— В собственной карете! — воскликнула я. — Она, видно, не теряла времени даром и ковала железо, пока горячо. Стало быть, она замужем?

— Насколько мне известно, сударыня, когда-то она, точно, была замужем. Впрочем, она как будто уезжала в Индию; и если она и вышла замуж, то, верно, там. Помнится, она говорила, что в Индии ей улыбнулась фортуна.

— Иначе говоря, — вставила я, — ей, верно, удалось там похоронить своего супруга.

— Я так и поняла, сударыня, — отвечала девица. — И, кроме того, она унаследовала все состояние мужа.

— Так это и было улыбкой фортуны? — спросила я. — Быть может, и в самом деле повезло в том, что ей достались его деньги, однако немногого же стоит женщина, которая может говорить о смерти мужа как об удаче!

На этом разговор об Эми прекратился, ибо моей дочери больше о ней ничего не было известно; но тут, к несчастью, квакерша — без всякого умысла, конечно, — задала вопрос, который, — знай эта добрая душа, что я намеренно завела разговор об Эми, дабы увести его от Роксаны, — конечно, задавать бы не стала.

Ну, да, видно, мне не суждено было так легко отделаться.

— Ты, однако, намекала, что в истории твоей госпожи, — запамятовала ее имя — Роксана, что ли? — кроется какая-то тайна. Каков же конец этой истории? — спросила квакерша.

— Да, да, Роксана! — подхватила капитанша. — Расскажи, сестрица, историю Роксаны до конца; миледи,