Я его тоже раздражал.

– Мой ответ – нет, – сказал я.

Он встал и с презрением посмотрел на меня. Затем бросил окурок на палас и спокойно раздавил его ногой. Я поставил рюмку на край стола, но она покачнулась и упала, не разбившись. Я подошел к парню и схватил его за ворот. Он попытался оттолкнуть меня, ударив кулаком по ребрам, но я ударил его в живот. Он согнулся пополам. Он был хрупким. Мне стало стыдно. Я изо всех сил пытался побороть в себе стыд. Не знаю, как мы до этого дошли.

– Старый дурак, грязный легаш, – прошипел он.

Продолжая держать за ворот, я упер его в стену. Он был бледен. Его лицо под гривой курчавых волос походило на маску Медузы Горгоны.

– Послушай, малыш, – сказал я. – Перестань воевать и убирайся к чертовой матери. И лучше не только отсюда. Оставь свой клуб. Ты слышишь меня? Сделать уже ничего нельзя. Все кончено.

– От вас несет перегаром, – заметил он. – Вы основательно нализались. Отпустите меня.

Я отпустил его. Я запыхался.

– Вы отвратительны, – спокойно сказал он, после чего вышел и тихо закрыл за собой дверь. Я слышал, как он спускается по лестнице.

Только раз в жизни я чувствовал себя хуже, чем в тот момент.

* * *

После ухода парня я действительно принялся пить.

Я прикончил всю бутылку. Вернее, то, что в ней оставалось. Мне было очень плохо. Самым ужасным было то, что каждый раз, когда подступала тошнота, я вынужден был тащиться в туалет на лестничную клетку, спотыкаясь и ударяясь о стены коридора.

В конечном счете рвота остановилась, и я испытывал одно–единственное желание – отключиться. Я посмотрел на часы и обнаружил, что было еще не так много времени, как я думал, – половина двенадцатого ночи. Я поставил будильник на половину седьмого, откинул покрывало с канапе, задернул шторы. Разделся до кальсон и пошел на кухню, где выпил три стакана воды, затем вернулся в комнату, думая, что вижу ее в предпоследний раз, выключил свет и направился к кровати. Я лег и мгновенно заснул.

В полночь меня разбудил резкий звонок в дверь. Я быстро встал, перевернув ночной столик и вазу, в которой оставалась вода из–под цветов. Я подбежал к двери и открыл ее. В дверном проеме стояла страшно взволнованная девушка. Так как я не включил света, ее освещала лишь желтая лампа из коридора, но я сумел различить страх в ее глазах, а когда она открыла рот, чтобы заговорить, я заметил, что от дрожи и волнения у нее зуб на зуб не попадает.

– Господин Тарпон, вы узнаете меня? Впустите меня, пожалуйста. Я вам все объясню.

Не дожидаясь, пока я ее впущу, она оттолкнула меня и вошла. Я зажег свет и отметил, что стою в одних кальсонах. Девушка ничего не заметила. Она смотрела на меня широко раскрытыми красивыми глазами, но это был взгляд, устремленный не на меня, а как бы сквозь меня. Впечатление было настолько сильным, что я машинально обернулся. Закрывая дверь, я не видел лица девушки, когда она сказала:

– Гризельду зарезали.

Я оперся о закрытую дверь и посмотрел на девушку. Она присела на мою разобранную кровать, но в этот момент ей стало плохо: она побледнела и соскользнула с кровати на пол. Я внимательно посмотрел на нее. Нет, я никогда раньше не встречал этой девушки. Я решил сварить кофе.

Я сварил настоящий кофе в глиняной кофеварке с бумажным фильтром. Пока кофе просачивался через фильтр, я прошел в комнату. Девушка по–прежнему лежала на полу, но тут она слабо пошевелилась. Я натянул на себя брюки и сорочку и надел чистые носки.

– Это ужасно, – сказала девушка. – Из нее вытекла вся кровь. Ей перерезали горло.

– Хотите что–нибудь выпить? – предложил я.

Она энергично кивнула и попыталась встать на ноги. Она вцепилась в подушку, но только уронила ее на пол, рядом с собой.

– Оставайтесь на полу, чтобы не упасть ниже, – посоветовал я с крестьянской мудростью, которую унаследовал от своих предков. – Обопритесь спиной о кровать. Я принесу вам что–нибудь выпить.

Сказать это было легче, чем сделать. Я перерыл весь кухонный шкаф, прежде чем нашел бутыль сливового ликера, почти полную. Должно быть, я когда–то купил его в кондитерских целях, чтобы чем–то занять себя в течение всех этих месяцев.

Я поставил на поднос ликер, кофейник и две рюмки и принес все это в комнату. Я все обыскал. Я все обыскал, но так и не нашел своих ботинок. Я чувствовал себя усталым.

Девушка взяла бутылку ликера, отвинтила металлическую пробку и опрокинула в себя добрую половину содержимого, прямо из горлышка.

– Ох! – сказала она, сморщив нос.

Между прочим, красивый нос. И девушка красивая. Но не для меня – мелковатая. Маленький зад, маленькое треугольное личико, тонкая, с золотистым оттенком кожа, длинные каштановые волосы, рассыпанные по плечам. Об остальном можно было догадываться, так как на ней был костюм из светло– коричневой кожи, облегающий фигуру. Она была без сумки, но ее куртка изобиловала всевозможными карманами. Она достала из одного из них пачку «Голуаз», предложила мне сигарету, которую я взял, и стала рыться в кармане в поисках зажигалки. Я был уверен, что она достанет «Ронсон» в футляре из ящерицы или что–нибудь в этом роде, но ошибся, так как она вынула коробок спичек. Ей удалось зажечь спичку с первого раза. Либо она быстро пришла в себя, либо ей вовсе не было так плохо, как она хотела это показать.

– Значит, Гризельде перерезали горло? – спросил я.

Она кивнула, но как–то странно, головой снизу вверх, и выпустила клубами дым изо рта и носа одновременно. Ее зрачки не были расширенными.

– Кто такая Гризельда? – спросил я.

– Я живу вместе с ней в комнате, вернее, в квартире. Когда я вошла, я обнаружила ее… Это ужасно. Вся эта кровь…

– Вы вызвали полицию?

Она энергично покачала головой.

– Я сразу пришла к вам.

Сегодня у меня был день улова, который распространился и на ночь.

– Кто вы? – спросил я.

– Вы меня не помните?

Она, видимо, привыкла к тому, что люди ее помнили, и, быть может, она была права, – я не знаю. Она обхватила колени руками и уткнулась в них подбородком. В зубах она держала сигарету и от дыма прищурила один глаз. Я покачал головой, я не помнил.

– Не прошло и года.

– Год назад меня еще не было в Париже, – заметил я.

– Я знаю. Вы были жандармом в Бретани. Я была там на съемках, когда у вас брали интервью. Что вы на меня так смотрите?

– Я не знаю, как я смотрю.

Я попытался снова прикурить мою сигарету, но увидел, что она не погасла.

– Ладно, хорошо, – сказал я. – Вы были на съемках, однако это еще не объясняет вашего присутствия здесь.

– Отчасти объясняет, – сказала она. – Вы меня поразили, я хочу сказать, что была поражена, что, слава богу, есть хоть один нормальный человек. Позднее Эрве… Вы помните Эрве? Режиссера?

Я кивнул. Она продолжала:

– Позднее Эрве сказал мне, что вы ушли из жандармерии и стали частным сыщиком. Он сказал, что хочет поставить фильм «Кем они стали?» Кем стал жандарм, который ушел из жандармерии в период