Изморщен весь, как перчик,как перца тощего стручокили сверчок запечный.Его как будто отсеклиостатком и довеском.Провисли руки до землив бессилии недетском.Я дверь помог открыть — и онблагодарил спокойно,столь полно в мысли погружён,своим несходством ограждёни столь не слит с толпою,что весь проспект, как высший светстоп-кадром на минутузастыл; и ощутил я вследне сострадание, о нет,а зависть почему-то.
Урал
Между дряхлых холмов перегоны.Сдвиги, свихи суставов земных.Малахитовые фараоныспят, очей не смыкая своих.Реки, словно широкие жестыразмыканья пространства — гляди.И мосты, как трагедий сюжеты —отгремят, и опять впереди.Ты — хорош! Нелюдимый, дремучий —плотовщик, солевар и грабарь.И до самых бровей нахлобученоблаков твоих серый кепарь.Я сошёл, отряхнув от условнойпыли странствий шевро башмаков.Тут знакомому я — незнакомый,дальний свойственник полузаконный.Кто таков? Много тут ездоков,едоков без гроша, проходившихниоткуль из нигде, по статье;песни певших, слова говорившихо своём ли, чужом ли бытье.Расставались мы, не печалясь.И теперь меня чёрт ли принёс?Поезд, к зябнущей станции чалясь,изогнулся с приязнью, как пёс.
Баллада о дикой пшенице
Здесь были деревни. От них ничего не осталось.Осотом зарос понемногу погост.Земля от людей накопила такую усталость,что тут же забылась, не чуя метелей и гроз.Не надо жалеть ни поля, ни поклонные поймы.Об их одиночестве нам ли скорбеть?Здесь были деревни. О них ещё кое-кто помнит.Запомнят ли нас? Не спеши и по чести ответь!Встревожит берёзы порыв ледяной с океана —и град по заречью пройдёт, как варяг.А в ясную полночь мерцающим зельем туманавсклубится глубокий, глотающий эхо овраг.И то, что звалось яровым ли, озимым ли клином,не стало, как древле, названья иметь.Я здесь как пришелец — в пространстве безмерно тоскливом.А вечность спустя, тут хозяином хаживал кметь.Я в лес углубился, где гул одиночества глуше.К поляне, что светом, как линза, полна,я вышел, блуждая, и в ярких цветах обнаружилбылинку одну — ту, что взгляду не сразу видна.Средь жадных, и праздных, и тянущих млечную влагу,и зевы разъявших, нарядных, хмельных,стоял этот злак — серый стебель был твёрд, как отвага,—
