потолку проносилась вспышка света. Джейми начала медленно читать вслух:

– Я, Джемайма Оливия Джерард, также известная как Джейми Джи, торжественно клянусь всем, что у меня есть святого, что по своей доброй воле объявляю себя отныне и вовеки веков рабыней и единоличной собственностью… – ее голос дрогнул, и она посмотрела на меня. Я закрыла глаза. -…Шона Пауэрса, отныне моего законного хозяина и единоличного господина. Обязуюсь всегда исполнять его желания, подчиняться ему во всем и разорвать все связи с моей прежней жизнью, семьей и друзьями, если он того пожелает. Вся моя собственность теперь принадлежит ему, он волен поступать с ней как хочет, а у меня будет лишь то, что он мне даст. Мое тело принадлежит ему, он вправе делать с ним что пожелает. У меня нет ни своей души, ни сердца, ни разума, только то, что разрешит мне хозяин, отныне и впредь. Я вырежу знак рабства на своем теле, как символ моего подчинения. Подпись…

– Давай – ты знаешь, что делать, давай. Подписывайся. Кровью – это нужно сделать кровью, я объяснял. – Он говорил настойчиво и невнятно.

Я снова открыла глаза. Джейми расстегнула и сняла рубашку, затем лифчик. Она больше не плакала. Плакала я.

Я смотрела на ее грудь, всю испещренную отметинами: в основном укусами и полузажившими шрамами. Фиолетовые синяки цветами распускались под бледной тонкой кожей.

Шон вручил Джейми кошмарную опасную бритву.

– Давай, – прошипел он.

Она взяла лезвие и, приложив его к груди, начала вырезать. Сначала первую букву, похожую на руну «Р». Я поняла: чтобы спасти меня, Джейми придется написать на своем теле «раб». Я так не могла. Я рванула путы и заорала:

– Нет, Джейми, нет!

Шон плавно, как змея в броске, двинулся ко мне и заехал по лицу. Моя голова запрокинулась, все расплылось. Я пыталась не потерять сознание, пока мир вокруг расцветал болью и белым огнем.

Джейми остановилась. Кровь текла по ее животу, впитываясь в джинсы. Шон безжалостно смеялся:

– Да, да, продолжай, давай, да… – и так до бесконечности.

Он тер себя и смеялся; он так радовался, что его фантазии осуществляются, что даже не заметил, как Джейми перестала вырезать и посмотрела на меня – в глазах печаль и стыд. Я поймала ее взгляд и попыталась безмолвно передать, что все равно люблю ее. Что я ее простила. На какую-то секунду мы остались одни, выкинув Шона нахуй.

И он это почувствовал. Ненависть вспыхнула в нем по-. жаром, скрутила все тело. Он схватил Джейми за руку и потащил к окну, высунулся вместе с ней и стал орать оскорбления полиции.

Пристрелите его, отчаянно умоляла я, прошу вас, пристрелите его, пристрелите… Но они не могли – из- за Джейми. Полуголой, окровавленной, наполовину высунувшейся из окна, в глазах – сама преисподняя.

«Во время вчерашней осады подружка убийцы Джейми высунулась из окна спальни и, смеясь, показывала полицейским обнаженную грудь. Очевидно, падшая знаменитость вырезала на груди инициалы любимого, которые демонстрировала собравшимся внизу офицерам…»

Вы видели это фото? В окне? Его печатали повсюду. Обычно под заголовками вроде: «Драма заложников Душегуба» или «Ужасы осады логова маньяка». Бедная моя девочка. Шон высунул ее в окно ровно на секунду, а потом втянул в комнату. Но эта фотография ее уничтожила.

Снова зазвонил телефон, и Шон снял трубку. Теперь он выглядел изможденным – словно очнулся от кошмара. Кожа казалась восковой, пальцы в крови Джейми. Пушка в руке дрожала. Пистолет был большой, уродливый и угловатый. Наверное, очень тяжелый и неудобный, особенно с этим лазерным прицелом – сколько Шон его продержит? И сколько мы уже тут сидим – несколько часов? Шон начинал уставать. Что касается меня, лишь тогда я по-настоящему поняла, что такое боль. Пока Шон говорил, я попыталась сесть повыше.

– Какого хуя вам опять надо? Да, с ней все в порядке, а что, есть разница? Нет, не можете – о чем вам с ними говорить? Это я тут командую, ясно? Да, послушайте, они уже звонили? Как кто? Спецназ? Вы не в курсе? Мне что, пристрелить этих сучек? Нет? Ладно, ладно, я понял, доказательства – им нужны доказательства, да? Хорошо, вот…

Он положил пушку на пол и полез в сумку. Мое сердце подпрыгнуло. Давай, Джейми, хватай пистолет, давай, давай, ну же… Не обращая внимание на резкую боль, я повернула голову, и наши глаза встретились. Джейми бросила застегивать рубашку и медленно поползла к пушке.

Шон кинул проволоку со страшным грузом в окно, быстро пригнулся и сгреб пушку и телефон. От разочарования я беззвучно разрыдалась.

– …Вот, передайте им… доказательство моих убийств… Как во Вьетнаме с узкоглазыми, как в фильмах про Вьетнам… Они будут меня умолять на них работать, умолять… нет! Нет! Только не семью! Мне не нужна здесь семья, не надо! Нет, никакой семьи – или я избавлюсь от этих сук, клянусь, клянусь, я… – и Шон снова бросил трубку.

Он принялся наворачивать круги по комнате, обсуждая сам с собой, что со всем этим делать. Окно по- прежнему было открыто. Я слышала полицейские сирены и искренне надеялась, что копы ничего такого не сделают, не толкнут его под локоть. Несмотря на камин, было холодно. Я сотрясалась в спазмах. Если я выберусь живой, думала я, – если – я уже никогда не буду прежней. Я слышала, как Шон орет на Джейми, что она его ослушалась и надела рубашку, что она бесполезная безмозглая уродина. Что это все ее вина, и она за все заплатит. Он ходил туда-сюда мимо нее и всякий раз бил ботинком по бокам и бедрам, а Джейми стояла на коленях и дрожала.

И вдруг Шон сломался. Словно кукла, что лишилась кукловода, он вдруг упал в гнутое деревянное кресло возле зеркала, и пушка закачалась в его руке.

Джейми подняла голову и посмотрела на него. Я дернула путы, чтобы видеть обоих.

– Шон, отпусти нас. Отпусти, ничего хорошего не выйдет. Милый, ты ведь не хочешь нам зла. Все и так знают, что ты настоящий мужчина. Докажи, что ты сильный, отпусти нас. Или отпусти хотя бы Лили – я останусь с тобой, я все равно люблю тебя, Шон. Будь сильным, отпусти Лили…

В ответ он наотмашь ударил Джейми по липу. Она упала, из носа потекла кровь.

– Заткнись, дрянь! – брызжа слюной, заорал он. – Я вижу, к чему ты клонишь! Я не идиот! Пытаешься обвести меня вокруг пальца! Все вы, суки, одинаковые! Грязные, грязные – всегда заставляете парня делать, что вам нужно! Ноете, ползаете вокруг меня! Блядь, всю мою жизнь! Как Лана и говорила! А всё потому, что я красивый! Потому что вам хочется трахнуть меня, использовать меня, грязные, мерзкие бляди! Нюхаете меня, будто у вас течка! Жалкие животные!

Джейми приподнялась на локте и попыталась вытереть с лица кровь. Шон подошел и врезал ей по локтю – она жестко ударилась об пол. Я закричала:

– Шон! Прекрати! Послушай, там полицейский вертолет – это спецназ, они пришли!

Джейми посмотрела на меня и затрясла головой, капли крови разлетелись в стороны, точно алые бусины. Я знала – это опасно, даже глупо, – но я должна была как-то его отвлечь. Что-то сделать. Сопротивляться. Не умереть, рыдая. И это был мой последний рывок. Я снова упала, дрожа.

Шон подошел к окну и выглянул наружу, уставив пушку в потолок.

– Это они, Шон, они пришли. – Джейми говорила тихо и уверенно, дожимая, где не дожала я, – словно спецназ и впрямь явился увезти Шона к его загадочному предназначению.

– Заткнись – тссс! – огрызнулся Шон, словно обиженный ребенок. – Не вижу… Похоже, это они, у них было достаточно времени…

– И что будет, если это они, Шон? – спокойно переспросила Джейми. Прекрасная актриса – голос четкий и ровный. Будто внезапно она оказалась на сцене – надела сценическую маску, полный самоконтроль и внимание. Я вглядывалась, старалась ее рассмотреть – мороз по коже, она вдруг стала актрисой Джейми, точно все это напряжение дало тот же эффект, что и страх сцены. В ее вены хлынул адреналин, и она превратилась в другую Джейми – ту, которую зрители считали умной и сильной. Не знаю, почему так произошло; оставалось только молиться, чтобы это не исчезло – ради нас обеих.

– Я уйду с ними. – Он говорил с ней как с идиоткой. – Им нужны такие парни, как я. Куда, думаешь,