случайной любви и последующего «залета» со свадьбой, у них с ее покойным мужем не было совершенно ничего общего. Она была врачом, у нее была своя карьера, своя каста, своя жизненная позиция. Она тоже была довольно широко известна в своих кругах.

Несмотря на отсутствие толкового мужского влияния, сын вырос отличным парнем. Высокий, статный, с красивым голосом и ясными голубыми глазами — внешне точная копия отца, он был куда менее взрывоопасный. Хорошо учился, дружил с теми, с кем можно или нужно. Поступил в МГИМО, выступал за сборную по плаванию. Со многими завел приятельские отношения, которые потом приносили пользу.

Когда Владимир женился, что случилось не быстро, не медленно, а как раз в срок — ему было около тридцати, — бабушка переехала в старую квартиру в Лефортове, которую они долгое время сдавали в аренду. Жену сына бабушка не одобрила. Девушка была красивая, но не из их, как говорится, круга. Выросла в спальном районе, ни разу не была в Праге, одевалась в то, что могла достать. Словом, была падкой на все те жизненные блага, которые затуманивают разум всем, за исключением только тех людей, которые получают эти блага с детства в избытке.

К тому же ее болезненное упорство в вопросах крови, эти смешные и нелепые истории о дворянах в ее роду. Эти жеманные вечера в гостиных, длинные шелковые платья, которые жена сына стряпала на заказ, через знакомую портниху. Бабушка никогда не выдавала себя, скрывала свое легкое презрение к жене сына, не желая портить ему жизнь. Но, кажется, невестка все равно обо всем догадывалась, так что близких отношений между ними не возникло. Да и не требовалось, если честно.

Когда в один прекрасный, правда, дождливый и темный ноябрьский день родилась Соня, все стало еще проще. Родные люди, чего делить-то? С тех самых пор, по собственным бабушкиным оценкам, ее жизнь стала тянуть на девять баллов из десяти, если говорить о счастье. Любимая работа в клинике, расположенной в получасе ходьбы от дома. Дорогие дети приглашают в гости раз в две-три недели, звонят, не забывают. Деньги никогда не были проблемой, и старость обеспечена со всех сторон. Живи и радуйся. Еще теперь можно ездить отдыхать за границу — в Чехию, в Италию, во Францию, и никакого риска, что потом тебя объявят врагом народа. Красота.

Но теперь бабушка Сони находилась в затруднительном положении. Она стояла посреди пустой трехкомнатной квартиры — главного завоевания ее мужа — и не знала, как из этого затруднительного положения выйти. Что предпринять? Выяснить доподлинно, где именно сейчас находится бродячий цирк под названием «Звуки земли», не представлялось возможным. Да если бы даже и нашла она этот балаган, что дальше? Бегать и спрашивать всех, где тут какая-то нелепая группа «Сайонара», а там искать Сонечку Разгуляеву?

За годы своего замужества, или, точнее, соломенного вдовства, бабушка с избытком набегалась в поисках мужа — потерянного как в стоге сена в гастрольных автобусах и поездах. Звонки администраторам, которые клялись что-то передать, но не передавали. Запоздалые приезды, постоянные объяснения и взгляды — жалостливые и презрительные, какими всегда провожают женщин, разыскивающих своих потерявшихся мужчин. Бабушка навсегда зареклась бегать за кем-то, но она никогда не думала, что придется бежать за собственной внучкой. Однако это обстоятельство не меняло ничего в корне. Администраторы будут те же, взгляды — тоже.

Бабушка была сторонником старых правил и верила в то, что утро вечера мудренее. Она осталась в квартире на Тверской, постелила себе на диване и утром, выспавшись в тишине толстых стен, все придумала и решила: во-первых, никуда она не поедет — зачем бегать за Магомедом, который неминуемо придет к горе? До конца тура оставалось всего несколько дней. Значит, если на то будет божья воля и ничего не случится, ребенок вернется и сам. А почему, собственно, что-то должно случиться? Все же не в степи, не в лесу диком — с людьми, в коллективе. Правда, когда бабушка думала о том, как там Соня и что, никак не могла представить ее себе на сцене. Впрочем, воображаемая Соня была той, привычной, тихой и спокойной девочкой, а не незнакомкой с диска, дикой и вызывающей чувство безотчетной тревоги. Во- вторых, бабушка позвонила в Новую Зеландию, в город Веллингтон. Наплевав на разницу во времени и даже нарочно желая всех там перебудить, бабушка сообщила «радостные новости» по возрастающей. Первая новость — наша девочка научилась врать. Вторая новость — она играет в нелепой группе, одета в какое-то рубище и разукрашена бог весть как. Третья, самая «вкусная» — деточка бросила учебу. Не просто бросила, а еще полгода назад бросила.

— Я не понимаю! Как это возможно? Разве она ничего не говорила? Здесь точно нет никакой ошибки? — причитала Сонина мать, к большому бабушкиному удовольствию, растерянная и шокированная до невозможности.

— А что вы хотели? Бросили ребенка одного! Совсем голову потеряли, с чего вы вообще решили, что она уже взрослая? — Голос бабушки против воли перешел на верхний регистр. Все-таки нервы. Да и накипело.

— Ей уже почти восемнадцать.

— И она, считай, уже почти беременна. А что еще случается с девочками, которые бросают учиться и убегают с музыкантами? — высказалась бабушка.

Ее голос разлетался по квартире свободно и гулко. Мощный голос с явными командными нотками. После возникла пауза. Потом тихий голос невестки прошелестел еле слышно в черную радиоуправляемую трубку:

— Это у вас, видимо, семейное.

— Что? Ленка, ты сдурела? Ты это, что ли, про меня? — ахнула бабушка, совершенно не ожидая этого хода конем или скорее удара из-за спины. — Я никогда ни от кого не убегала. Мой муж — народный артист. Да как ты посмела… Володя! Ты снова позволишь оскорблять свою мать?

— Простите, — тон Алены изменился, — я устала, устала.

— Ну, извини, Лена, что я разбудила тебя из-за того, что твоя несовершеннолетняя дочь сбежала из дома и бросила институт! — Бабушка просто разъярилась. — Мне, конечно, надо было свериться с часовыми поясами. Надо было тебе вообще все сказать письмом. Или вообще ничего не говорить. Подумаешь, единственная дочь!

— Извините, я не это имела в виду. Мама, вы… вы не могли бы перезвонить! — вдруг ляпнула Ленка, отчего у бабушки Разгуляевой просто рот открылся. Вот это наглость.

— Перезвонить?!

— Ох… — тяжело вздохнула Алена. — Знаете, вы правы. Я приеду. Я сегодня же пойду и закажу билеты. И Володе скажу, вы не волнуйтесь. Его просто сейчас… он спит, я не хочу его будить. Он очень устает, и тут еще это… Вы понимаете, лучше уж мы сами как-то решим. Я приеду и… и заберу ее. Да, я заберу ее сюда. С собой!

Сонина мама явно не пришла в себя спросонок, но вещи, которые говорила, звучали разумно. И уж точно бабушка не хотела, чтобы из-за каких угодно проблем будили Владимира, Володечку. Устает, конечно. Один ведь работает. Ленка только бегает по магазинам да чай пьет с подружками, в любой точке мира обзаводится этими подружками за пять секунд.

— Давай приезжай. Это хорошая идея. Я, честно говоря, не знаю, что и делать с ней. Я останусь здесь, на Тверской, и ее дождусь.

— А когда она вернется? — запоздало поинтересовалась Ленка. Тоже мне, мать. Впрочем, она там, на другом конце мира, никак не поймет, видать. Другие сны, другая реальность. И Москва, и дочь, и проблемы — все так далеко. Можно понять, конечно. Когда в доме бабушки раздавались звонки и незнакомые голоса говорили о том, что ее муж, Станислав Разгуляев, народный артист, дирижер, заслуженный и т. д. и т. п., задержан в непотребном состоянии, с девицами легкого поведения и что нужно срочно куда-то звонить, что-то делать, чтобы не было бумаг, чтобы не сообщили на работу, чтобы не полететь из партии под белые рученьки… Она тогда тоже чувствовала это странное отупение и нежелание даже понимать, что именно от нее хотят. Но то муж, а то дочь. Разные вещи. Совершенно.

— Я не знаю.

— Как? — ахнула в ужасе Ленка. — А где она сейчас?

— Наконец-то дошло, — удовлетворенно кивнула бабушка. — Я понятия не имею. Никто не знает точно списка городов для этих гастролей. Можно, говорят, как-то узнать через этот Интернет, но где я — а где Интернет. Гастроли длятся два месяца — сентябрь и октябрь, а октябрь кончается, так что, думаю, скоро вернется.