Пенькова, он весьма энергичен, даже слишком. Он выглядит опасным, и вдруг некто пробует предъявить иное лицо. Мне, послу. И не только мне.

– Неприятная ситуация. Зотов неплох сам по себе, только дело не в человеке, а именно в призраке рода, – коротко кивнул Карл. – Относительно вашей магии… Курт, все послы или почти все – маги. Мы с вами это знаем, как и любая тайная полиция любой уважающей себя страны. Но до поры никто не замечает очевидного.

– Именно. Но теперь время сложное, и я желал бы иметь здесь место для общения. Приватного. Я не могу просить вас сообщать мне настроения в Белогорске, но хотя бы примерное видение происходящего… Я чувствую себя дезориентированным.

– Могу запросить отчет по указанному вопросу. Неофициально, – предложил Карл. – И кое-что добавлю от себя. Ради подобных мелочей вы и проявили свою стихию?

– Господин декан, все мы лишаемся ума и осторожности, когда речь идет о мечте жизни, – грустно улыбнулся посол и заговорил торопливо, тихо и убежденно: – Я совершенно не представляю, кого еще можно просить показать мне «Пегас». Или «Облак» – мы даже точного названия не знаем. Я отдаю себе отчет: вы сочтете мои слова не вполне искренними. Есть интересы страны, есть пожелания ректора фон Нардлиха своему не самому любимому, но некогда подававшему надежды ученику Курту фон Бойлю. Есть инструкции военного ведомства. Все так… Но я почему-то глупо надеюсь, что можно просто попросить барона фон Гесса, и чудо состоится.

– Я поговорю с Платоном Потаповичем.

Посол воодушевился. На сухом породистом лице отразилось выражение удовольствия и даже азарта, редко проявляемое арьянцами столь явно.

– Конечно, я кое-что пойму… лишнее, изучая бронепоезд. Конечно, вы будете вводить ограничения. Но вам ведь нужен котловик. У вас превосходное высшее образование для магов, у вас сильные специалисты по немагическим паровым машинам, а в последний год вы активно развиваетесь в нерельсовых видах транспорта. Но все же котловиков готовит фон Нардлих.

– Старый паровой демон, – усмехнулся Карл.

– Это так, – согласился посол. – Я окажу услугу в настройке управления. Вы сможете получить больше, чем выведаю я.

– И тогда вы потребуете у барона фон Гесса новое одолжение, упирая на мое происхождение, – добавил Карл. – Курт, зачем Арье понадобился визит птицы удачи?

– Есть партия войны и партия мира, всегда и в любой стране так, суть конфликта неважна, – осторожно ответил посол. – Сейчас партия войны влиятельна… во многих странах Старого Света. Но есть еще кое-что. Удача. Если есть удача для одной из двух сил, к ней склонятся сомневающиеся, так думает мой учитель фон Нардлих. Мы можем вместе строить автомобили и дороги или порознь – бронепоезда… И есть доверие. Птицу или прячут, или удача одна для всех, кто в ней нуждается.

Лена вздохнула, всплеснула руками и огорченно отмахнулась от посла, недоумевающего от столь резкой реакции на свои слова – как ему казалось, весьма осторожные и иносказательные.

– Ренка ребенок! Все рехнулись, не иначе! – возмутилась баронесса. – Ей самой помощь нужна. А вы – давай даруй нам дармовую удачу. Надо нам, аж э-э-э… чешется. Простите, Курт. Я злюсь, когда ее называют птицей, потому что она человек. Нельзя об этом забывать.

Ликра, Белогорск, 8 августа

Столица… Вон она, за оконцем «фаэтона». Темная, спящая. Обманчиво тихая, но даже ночью наполненная движением удачи всех оттенков и сортов. Я ощущаю, хотя мне тягостно и противно – ощущать. Но я не могу не дышать, как не могу и отказаться от этого чувства, данного птице удачи наравне с иными.

Впрочем, сейчас, после посещения театра, я словно бы наконец-то приняла себя и смирилась с неизбежным.

Но боже мой, как же я боялась себя весной! До слез. Если бы Хромов не запасал платки пачками, не знаю, чем бы дело закончилось.

Впрочем, что платки? Пустяк. Деталь. Сема во мне не сомневался. Я его изводила, я себя донимала, я на весь мир злилась, но Хромов мне и это прощал. Я расстраивалась – и волны темной удачи разрушали вокруг нас все, что подвержено влиянию случайностей. Только Семка явно не случайный в моей жизни человек. То, что нас связывает, не растрепалось, не обветшало и не рассыпалось в пыль. Не знаю, кто из фон Гессов – а я убеждена, это их проделки – умудрился присвоить мужу или жене птицы удачи титул высшего мага. Обманул все магическое сообщество, поиздевался над высокой наукой, дезинформировал тайную полицию. Никакая магия, кажется, не выдерживает моего сумасбродства. Это под силу только человеку – хорошему, настоящему – быть рядом, подставлять плечо, обеспечивать чистые платки и мягкую жилетку…

Тот, кто назвал Сему высшим магом и распространил массу домыслов по поводу его возможностей, старался не зря. Запутал он всех. И правильно сделал, и спасибо ему.

Птица удачи всемогуща в том, что касается случайностей, вариантов и выбора. Сильная птица, взрослая. Но боже мой, до какой степени даже такая она беззащитна!

Раньше я не понимала старой сказки о птице, запертой в далеком дворце южного правителя. О птице, которая способна исполнить любое желание и потому живет в отчаянии неволи, глубоко несчастная, внутренне разрушенная и приносящая просителям только горе.

Груз удачи, плотным незримым сиянием окружающей меня, я впервые взросло и трезво осознала в поезде, по дороге в столицу. Папа Карл прислал письмо и предупредил: меня официально признали птицей, мои фотографии – это неизбежно – появились в газетах. Все теперь думают, что встреча со мной решит любые их проблемы, причем без всяких усилий и затрат. Еще он писал, что птица удачи неуловима: взрослея, она обретает способность не только летать, то есть видеть вспышки и провалы большой удачи, единой для целых стран. Птица постепенно учится пребывать среди людей, сложив крылья и присутствуя, но оставаясь неузнанной. Это самое главное, чему я теперь должна научиться, чтобы просто выжить со своей удачей, которая неизбежно меньше неутолимой жажды тупой темной толпы.

Первым ловцом удачи был проводник. Пришел, принес чай, выждал момент – и деловито, сосредоточенно выдрал у меня из прически длинный волосок. На удачу. Чего уж там, повезло ему сразу… Я закричала с перепугу, чай разлился и ошпарил злодею руку, два стакана разбились, Семка прибежал с чемоданом и, не разбираясь, кулаком припечатал везение проводника. Хороший такой получился синяк, на редкость крупный и внушительный.

Вторым любителем бесплатного счастья стал начальник поезда. Он явился, едва сбежал ошпаренный удачей проводник: извинился по поводу происшествия, представил нам нового проводника, назначенного взамен прежнего, переведенного от меня подальше в другой вагон. Уже во время разговора начпоезда сообразил, кто я есть на самом деле. И вцепился удаче в хвост, то есть мне – в руку. Сын у него поступает в колледж, сестра болеет, по службе продвижения никакого, а жизнь дорожает, а…

Каким чудом наш поезд не сошел с рельсов, знает лишь Сема. Тряхнуло состав прилично. Но Хромов успел меня отвлечь и, бережно придерживая под руку, увел белого, как наволочка, бескостного и пухово обмякшего начпоезда. Семка надежно запер купе и долго не появлялся. Так долго, насколько было необходимо, чтобы ловец удачи снова начал разговаривать и понял доводы Хромова: я очень неопытная птица. Я пока что легко перевожу эмоциональные посылы в колебания поля удачи. То есть, проще говоря, мое присутствие в поезде делает прибытие в пункт назначения очень, очень большой удачей. Почти недостижимой, если меня еще раз вывести из равновесия.

К ночи вагон опустел. Не знаю, куда эвакуировали пассажиров, но я за них рада. Не пришлось людям слышать, как я кричу и жалею себя, как дохожу до позорнейшей показной истерики и даже неискренне угрожаю Хромову самоубиться и таким образом спасти от своей дурацкой удачи многострадальную родину. Не видели наши бывшие соседи, и как Семка меня воспитывает.