взгляд на дверь. Онемев, Сара следила своими карими, как у совы, глазами, как она медленно-медленно открывается.

В полоске света, лившегося из холла в темноту комнаты, прямо и неподвижно стоял Джеффри. Освободившись от пиджака и галстука и расстегнув пуговицы на рукавах и у ворота рубашки, выпущенной из брюк, он выглядел так, словно, когда он раздевался, ему в голову пришла какая-то мысль. В руках у него была чистая белая рубашка.

Сара уставилась на него, не в силах пошевелиться, физически ощущая прикосновение света к своей коже в вырезе блузки. Ее невольно охватила волна острой чувственности.

Джеффри не опускал глаз, но темнота не могла скрыть внезапно зажегшегося в них огня. Когда-то он был ее мужем и видел ее на всех этапах раздевания. Но теперь что-то изменилось… что-то…

— Я подумал, это может тебе пригодиться, — объяснил он, откашливаясь, — раз у тебя нет ночной рубашки. Это лучше, чем… ничего.

Эти слова прозвучали так интимно, что внутри у Сары все задрожало. Ничего было бы самое лучшее… при соответствующих обстоятельствах. Ее взгляд упал на распахнутый ворот его рубашки, под которой угадывалась его широкая грудь. У Сары перехватило дыхание. Затем, испугавшись капризного направления своих мыслей, она заставила себя перевести взгляд чуть выше.

Черты лица Джеффри были напряжены, призрачный свет делал их более угловатыми. Было видно, что он испытывает то же смятение, что и она, внутренне разрываясь между днем сегодняшним и вчерашним, не в состоянии трезво думать ни о том, ни о другом. Но, в отличие от ее, казалось, парализованных ног, его ноги действовали. Он сделал шаг, потом другой, приближаясь медленно, неотвратимо.

Сара запрокинула лицо, глаза ее расширились. Без туфель она была такой маленькой, такой уязвимой. Подойдя к ней так близко, что до нее доносилось его дыхание, Джеффри уронил рубашку на кровать, казалось, совершенно забыв о ней.

Все инстинкты подсказывали Саре, что ей нужно бежать, все, за исключением двух. Первым из них была потребность в опьянении, в моментальном забытьи, которое стерло бы из ее памяти мысли о смерти и скорби. И была еще одна потребность, более эгоистичная, женская, — страстное желание еще раз испытать близость этого мужчины. За восемь лет она не забыла крепость его тела, его тепло, его мускулистую мужественность. И его губы, красиво очерченные, настойчивые…

По команде более здравомыслящей части рассудка Сара покачала головой, но он, поймав ее подбородок, нежно удержал его. Когда Сара попыталась заговорить, не нашлось ни единого слова протеста против того, что, она знала, должно произойти. Совершенно выйдя из повиновения, ее забившееся сердце стало рассылать по всему телу потоки желания. Это было неизбежно, у нее совершенно не было сил сопротивляться этому.

Его рот вначале приблизился к ее губам, словно возобновляя знакомство, а затем легко прикоснулся к ним. Когда он шире приоткрыл их, чтобы ощутить полноту ее желания, Сару охватил испепеляющий жар. Было ли это действительно то утешение, которого она искала? События минувшего дня вдруг как бы сгладились. Было ли это то расслабление, которого она ожидала от автомобильной прогулки?

— Сара… — прошептал он, отпустив ее губы, чтобы перевести дыхание. Его руки поднялись, чтобы взять ее лицо в ладони, а затем медленно опустились, чтобы погладить ее подбородок. — Обними меня, Сара. Как ты мне сейчас нужна!

Она услышала острое желание в его голосе, и то же желание ощутила в своем теле. Сара вздрогнула от того, что ее память воссоздала длинные одинокие дни и еще более длинные полные боли ночи. Как усердно она старалась вычеркнуть его из памяти, забыться в работе… но он все не уходил из ее мыслей, и она пыталась заглушить свою боль другими средствами. Но все оказалось бесполезным. Требованиям ее тела удовлетворял только один мужчина.

— Сара? — произнес он скрипучим, изменившимся голосом.

— Я знаю, — выдохнула она. Если он нуждался в ней, она нуждалась в нем не меньше. Горе, испытанное минувшим днем, послужило катализатором, но основным веществом было пламя страсти, а движущей силой — потребность, которую они испытывали в течение последних восьми лет. Скользнув по широким плечам, ее руки крепко обвили его шею. Прикасаясь к нему всем своим горячим телом, Сара прижалась щекой к его теплому горлу, вдыхая запах мужчины, которого так долго была лишена.

Джеффри, раскрепощенный нежной покорностью Сары, крепко прижал ее к себе, его руки конвульсивно напряглись, сжимая ее до тех пор, пока она не почувствовала каждый мускул его сильного тела. Когда Джеффри слегка отстранился, Сара издала тихий протестующий крик, который быстро утонул в бездне его поцелуя, так же как болезненный вздох, знаменующий ее окончательную капитуляцию.

Колебания, которые испытывал каждый из них, теперь исчезли. Осталась лишь всепоглощающая жажда двух людей, которых связывали общее прошлое, боль и пламенное взаимное притяжение.

С нарастающим желанием Джеффри стал целовать ее все более жадно, проводя языком внутри ее рта, все глубже проникая внутрь, чтобы насладиться вкусом ее меда. Сара неистово открывалась ему навстречу, забывая обо всем в приливе яростно-пылкого восторга.

Она ощущала у себя на спине все более требовательные прикосновения его рук, одна из которых устремилась вверх, а другая вниз. Она почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног, и действительно, Джеффри, не прекращая поцелуя, приподнял ее и осторожно положил на кровать. Она инстинктивно повернулась навстречу ему, когда он лег, наполовину накрыв ее своим телом.

Его ли руки, гладившие ее шею, горло, скользнули, наконец, под ее блузку и легли на тонкие кружева лифчика? Ее ли лихорадочно расстегивали оставшиеся пуговицы на его рубашке и, наконец, добрались до втянутого живота и, как бы разглаживая его тело, двинулись вверх?

В темноте их взаимный неутолимый голод словно сорвался с цепи. Голод, лишь на мгновение утоленный жадными изучающими движениями рук, шумными вздохами и бездыханными стонами. Джеффри спустил блузку с ее плеч, то же самое она сделала с его рубашкой. Когда, наклонив голову, он стал осыпать пламенными поцелуями ее шею и груди, она пропустила пальцы обеих рук сквозь густую массу его волос и прижала его к себе еще теснее. Когда он отодвинул чашечку ее лифчика, чтобы взять губами розовый ореол, ее напряжение усилилось настолько, что она, казалось, может взорваться.

— Джеффри, — простонала Сара и, закрыв глаза, уронила голову на плечо. — Ммммм… — Это была полуагония-полувосторг, который она испытывала от того, как он играл с ней, сжимая твердый сосок зубами и проводя языком по самому его кончику. Потом его рот двинулся ниже, а рука потянулась к пуговице юбки.

Но терпение — хрупкая вещь. Когда пуговица не поддалась ему, Джеффри, бросив с ней возиться, быстренько вернулся опять к губам и запечатлел на них жадный поцелуй, в то время как его бедра пригвождали ее к кровати. Ее возбуждение достигло предела, он был весь наэлектризован желанием, и она чувствовала, как ее пронзают его заряды.

Затем его горячее дыхание защекотало ее ухо, голос Джеффри звучал глухо и хрипло.

— Сними с себя все, — шепнул он, ложась на постель сбоку от нее, чтобы расстегнуть ремень.

Горя тем же желанием, что и он, Сара мгновенно подчинилась. Дыхание вырывалось у нее прерывистым свистом, когда она расстегивала юбку. Звук расстегиваемой им молнии отозвался в ней дрожью усилившейся лихорадки.

Одежда, один предмет за другим, поспешно сбрасывалась на пол, их тела изгибались и извивались, облегчая задачу. Сара не могла отвести глаз от неясной фигуры Джеффри, его взгляд не отрывался от нее. Но для неторопливого созерцания было неподходящее время, не время неспешно упиваться сладостью момента — реальность была врагом. Ни Сара, ни Джеффри не желали рисковать ее вторжением.

Наконец, обнаженные, они повернулись навстречу друг другу, слились плотью, и из груди обоих вырвались одинаковые стоны наслаждения. Ее кожа горела огнем в тех местах, где она касалась его; его руки и губы распространяли пламя дальше.