– Что ты имеешь в виду? У него были еще и другие связи?

– Я не стану рассказывать подробности, дорогая, они не для твоих ушей.

Разочарованная, Табита решила обо всем расспросить Люси. Доминик привел ее к своей матери.

– Мы что, уже уезжаем? – удивленно спросила она.

– Если хочешь, останься, – мягко ответил Доминик. – Но думаю, тебе лучше побыть сейчас с нами. К леди Резерфорд пожаловал припозднившийся гость.

Табита проследила за взглядом Доминика и содрогнулась, когда увидела Ричарда Монтекью. Доминик сжал ее руку:

– Рано или поздно мы все равно должны были встретиться. Но ты не волнуйся, мы с мамой тебя защитим, если он окажется настолько глуп, что решится подойти. Но полагаю, он этого не сделает. Скорее всего отправится в соседнюю комнату играть в карты.

Леди Хантли, согласно кивнув, добавила:

– Но, моя дорогая, мы можем оставить тебя в покое, если ты этого желаешь.

– Нет, мэм. Я не собираюсь от него бегать. Доминик прав. Рано или поздно встречи с ним не избежать.

Ричард действительно направился в соседнюю комнату, где стояли карточные столы, но вдруг поймал ее взгляд и изменился в лице. Глаза его загорелись ненавистью. И жаждой отомстить за то унижение, которое он из-за нее перенес. Табита содрогнулась. Никто, кроме Ричарда, даже его мать, не вселял в ее душу леденящий ужас. С трудом справившись с желанием стремглав выскочить из гостиной, она приказала себе не отступать от намеченного, поскорее все закончить и покинуть наконец малознакомый сверкающий мишурой мир, в котором она, несмотря ни на что, с каждым днем чувствовала себя все более комфортно.

На следующее утро после приема у леди Резерфорд в особняк на Беркли-сквер, как всегда, были доставлены многочисленные записки и букеты цветов. Табита, уже одетая к завтраку, несмотря на столь ранний час, стояла у стола, любуясь букетами, и читала открытки. На ней было платье темно-апельсинового цвета, которое очень ей шло. Доминик сидел за столом и, откинувшись в кресле, с удовольствием следил за девушкой, не упуская при этом случая время от времени подшучивать в своей обычной манере над ее ухажерами.

Как же она изменилась с того, уже далекого, первого дня их приезда в Лондон! Страх уступил место веселью, которым она заражала всех окружающих.

– К этой записке, кажется, приложен подарок, – сказала Табита, вытащив из большого букета полураспустившихся белых роз маленький пакетик. – Почерк достопочтенного Максвелла.

Табита разорвала обертку и извлекла коробочку, в которой оказалась пара изящных изумрудных сережек.

– Доминик! Ты только посмотри! – воскликнула она. – Какие красивые! Но я должна их немедленно вернуть, хотя знаю, что он еще больше расстроится. – Девушка протянула коробочку Доминику.

Доминик взглянул на сережки.

– Да, их надо вернуть. Я сам отвезу их этому нахальному молокососу. Жаль, – добавил он, – они бы тебе очень пошли. Но это исключено. А что он тебе понаписал?

Табита дважды пробежала глазами записку, с губ ее сорвался возглас удивления, и она стала хохотать.

– Ты только прочти… – Она протянула листок Доминику.

Доминик стал читать вслух:

– «О, прелестный цветок, я не в силах отвести от тебя взор, молю, прими сей дар, сей скромный знак, ему не затмить твою нетленную красу». Господи Боже мой, – пробормотал Доминик, вернув ей записку. – Поздравляю с первой победой. В мою душу ты вселила спокойствие, – добавил он, взглянув на ее смеющееся лицо, – потому что эта победа никак не отразилась на твоем веселом нраве.

– Я знаю, что смеяться над его чувствами очень жестоко, – сквозь смех заметила Табита, – но неужели он не понимает, как глупо…

– Да, жестоко, – перебил ее Доминик. – Любой джентльмен на его месте был бы просто убит подобной реакцией на выражение его любви.

Хотя тон у Доминика был назидательным и осуждающим, глаза его смеялись, и Табита, повалившись рядом с ним на диван, буквально умирала от хохота.

– Полагаю, над твоими ухаживаниями никто никогда не смеялся, – сказала Табита.

– Что-то не припомню такого, – ответил Доминик. – Может быть, потому, что никогда не писал дамам таких глупых записок.

– Я вовсе не это имела в виду. А как бы ты поступил на его месте, Доминик? – улыбаясь спросила Табита, запрокинув голову.

Не переставая улыбаться, он вгляделся в ее лицо. Будь на ее месте другая женщина, он сразу бы заподозрил, что она кокетничает с ним и запрокинула голову в ожидании поцелуя. Но заподозрить в этом Табиту он не мог, до того простодушным было выражение ее широко распахнутых глаз.

Не в силах совладать с собой, он ласково провел по ее нежной щеке своими длинными пальцами. Улыбка сползла с его губ, взгляд стал сосредоточенным.

Табите показалось, что он собирается ее поцеловать, и какое-то неведомое ей прежде чувство охватило девушку. Она закрыла глаза, сердце взволнованно забилось, стало трудно дышать. Но он осторожно отвел руку от ее щеки и сказал:

– Такие вопросы, Табби, не следует задавать джентльмену.