– Табби, учись на том, что увидела, а отчаяние и неуверенность гони прочь.

Ее лицо просветлело, и она тепло ему улыбнулась:

– Прости меня, пожалуйста, неблагодарную! Я так и сделаю.

Едва они въехали в парк, как Доминик натянул вожжи и пустил лошадей шагом. В этот час здесь было мало экипажей и еще меньше гуляющих. Почти каждый их приветствовал. Кто улыбкой, кто взмахом руки или парой приветливых глаз.

– Тебя почти все знают, – сказала Табита. – А ведь все последние годы ты был за границей.

– Но я несколько раз приезжал на побывку, – объяснил он. – И ты должна помнить, что все сливки общества непременно должны выведать, кто ты и какое у тебя состояние. Не будь я богатым наследником, никто не обратил бы на меня внимания.

– Но я не имею никакого богатства, а относятся ко мне все по-доброму чуть ли не с первого дня, как я сюда приехала, – возразила Табита. – Неужели только потому, что мы с тобой в дружеских отношениях?

Доминик увидел в ее прелестных глазах горькое разочарование. Мысленно обругав себя за оплошность, он поспешил ответить:

– Вовсе нет. Незамужняя молодая дама не может появляться в обществе без компаньонки. Но после того как тебя всем представили, необходимость в компаньонке отпала. Разве ты не привлекла внимания многочисленных поклонников?

Словно в подтверждение его слов к ним приблизился тильбюри, открытый двухколесный экипаж, сидевший в нем джентльмен приветственно помахал рукой. Доминик, узнав Максвелла Деннисона, обернулся к Табите:

– Если хочешь, можем остановиться. Или предпочитаешь разочаровать господина?

– Сама не знаю, – неуверенно протянула Табита. – Скорее нет, но… Остановись, Доминик, пожалуйста! Мне не хочется его обижать.

Доминик натянул вожжи, откинулся на сиденье и с интересом наблюдал за достопочтенным Максвеллом.

– Мисс Монтекью, – промолвил Максвелл, глядя на девушку с нескрываемым восхищением. – Как хорошо, что мне пришла в голову мысль поехать сегодня в Гайд-парк подышать свежим воздухом!

Табита вежливо кивнула.

– Смею ли я надеяться увидеть вас сегодня на званом вечере у леди Резерфорд?

– Да, – застенчиво ответила Табита. – Мы там будем.

Услышав слово «мы», поклонник бросил хмурый, исполненный ревности взгляд на Доминика. Тот ответил ему легкой усмешкой, что могло означать либо безразличие, либо откровенную насмешку. Максвелл пришел в ярость и зло посмотрел на Табиту.

– Значит, вечером увидимся снова. Мы все.

Табита прикусила губу и опустила ресницы, не решаясь ответить. Она знала, что несправедливо и жестоко насмехаться над ним, и всем сердцем надеялась, что на ее лице он прочтет лишь выражение робости. И действительно, когда он попрощался и тронул тильбюри с места, ни в его голосе, ни во взгляде девушка не заметила обиды.

Когда Максвелл отъехал на порядочное расстояние, Табита, смеясь, посмотрела на Доминика.

– Бедный Максвелл, он так неловко себя чувствовал!

– Осмелюсь заметить, он нашел мое присутствие более чем неуместным, – хмыкнул Доминик, веселившийся в душе не меньше Табиты. – У меня сильное подозрение, что больше всего Максвеллу хотелось пустить мне кровь.

– Ты на самом деле так думаешь? – изумленно спросила Табби и, помолчав, добавила: – Пожалуй, ты прав. Он готов был испепелить тебя взглядом. – В глазах ее запрыгали смешинки. – Теперь я вижу, что вы, сударь, обладаете всеми достоинствами, о которых он тайно мечтает.

– Ничего подобного, – возразил Доминик. – Ему не дают покоя наша дружба и наше общение. Душу ему терзают.

– О Господи! – вздохнула Табита. – Бедный Максвелл. Я об этом и не подумала.

– У Деннисона такое самомнение, что вряд ли он позавидует моей внешности, верно?

Табита не сразу поняла, о чем, собственно, он говорит, когда же до нее дошел смысл его слов, рассердилась.

– Ты просто глупец, Доминик, и если Максвелл тебе не завидует, то мне его жаль. Пусть остается в блаженном неведении! – Табита смутилась и умолкла.

Доминик, глубоко тронутый ее верностью, снова улыбнулся и ласково коснулся ее щеки.

– Не расстраивайся, Табби. Никого из нас незачем и не за что жалеть. Ты же знаешь, я просто несокрушимый, а что касается Деннисона, то он прославился тем, что то и дело влюбляется, чтобы тут же разлюбить, и проделывает это так часто, что у другого голова кругом пошла бы.

Табита продолжала хранить молчание. Неужели Доминик думает, что она жалеет его? Здесь она едва замечала шрам на его щеке, даже когда смотрела ему в лицо. Но как ему об этом сказать?

Когда они выезжали из парка, Доминик заметил, что двое мальчишек торгуют весенними цветами, остановил фаэтон и соскочил на землю. Монеты перешли из рук в руки, и он, усевшись обратно, высыпал Табите прямо на колени только что срезанные крокусы.