— Шел бы домой, — по-доброму посоветовал Шеф. Его мучили угрызения совести.
— Уже собираюсь. Сейчас досмотрю…
— Кино?
— Ну практически. Просматриваю локусы космологов. Ищу, не мелькнет ли где «ОК-НО».
— И не мелькает?
— Да как сказать. Возможно, это не имеет значения…
— Мой дорогой коллега, — обратился Шеф не типичным для себя образом, но — поздний вечер, рабочий день давно закончился, почему бы и не обратиться к Ларсону «мой дорогой коллега». — Некий мудрец однажды заметил, что в этом мире либо все имеет значение, либо ничего не имеет значения, поэтому… поэтому решать мне. Так что ты там нашел?
— Зайдете или мне зайти? — сухо отозвался эксперт.
— Зайду. Не уходи пока.
Шеф сунул проволочку в карман и спешащей походкой (будто в самом деле опасался, что Ларсон его не дождется) прошел в лабораторию. Ларсон сидел перед экраном, на шаги Шефа он не обернулся. Когда Шеф приблизился к экрану, Ларсон выделил в черную рамку небольшой фрагмент плотного, набранного мелким шрифтом, текста.
— Это что за некролог? — удивился Шеф.
— Стенограмма симпозиума по космологии.
— Давно?
— Одиннадцать лет. Поэтому я сказал, что вряд ли это то, что мы ищем.
— Увеличь. Глаза сломаешь, читая тут…
Некролог на смерть мелкого клерка разросся до официального сообщения о кончине губернатора Фаона.
'…существования внеземных цивилизаций по-прежнему стоит на первом плане. А вы, доктор Нибелинмус, что думаете по этому вопросу?
Нибелинмус:
Не столько существования, сколько столкновения. Неожиданное проникновение в занятую нашей цивилизацией область галактики — вот где кроются все наши страхи.
Старк:
Мы держим двери на замке… (смеется)
Нибелинмус:
Как говорится, не войдут в дверь, так влезут в
— Это ты подчеркнул? — спросил Шеф.
— Да. Во второй реплике Нибелинмуса слово «окно» разбито для переноса на новую строку. «Окно» стало «ок-ном».
— Что за издание?
— Ежегодник «Космология и Астрофизика». Перед вами точная копия печатной страницы. Защищена и не редактируется.
— Все равно закажи в библиотеке.
— Вы полагаете, это серьезно?
— Хью, — произнес Шеф так, чтобы у эксперта не осталось и тени сомнения в серьезности того, что будет сказано, — можешь больше не искать. Название проекта взято из реплики Нибелинмуса. Все оказалось хуже, чем я думал. Придется думать заново. Иди отдыхай.
— А Ильинский?
— Иди. Я ему сообщу.
17. Фаон — Ундина
За первые пять дней путешествия я последовательно преодолел:
Пересадочную станцию, где по-хамски перетряхнули весь мой багаж, потому что таможня нашла какую- то ошибку в декларировании оружия.
Терминал Фаона, где багаж не обыскивают, но зато есть риск, что его засунут не в тот блок, и потом ходи, собирай белье по всей галактике.
Терминал ТКЛ-1978, куда меня выкинуло из-за нарушения дерелятивизации в Канале, и целые сутки я проторчал в восьмиместной каюте «для отставших пассажиров», хотя ни от чего не отстал — как и семеро моих сокамерников.
И, наконец, Терминал ТКЛ-1980. За два перегона до Терминала Ундины он встал на моем пути по той же причине, что и 1978-ой, но всего на пять часов.
На 1980-ом я не отходил от загрузочных блоков. Никаких кают отдыха, заявил я сотруднику Терминала и показал на толпу пассажиров, ожидавших, когда починят дерелятивизацию.
— Кто тут крайний? — настойчиво спрашивала одна дама, пока ее муж успокаивал малыша, сидевшего у дамы в рюкзаке за спиной.
До семи лет детей в космос не пускают. Этого малыша, очевидно, пронесли контрабандой в рюкзаке.
— Господа! — смекнув, почему толпится народ, сказал сотрудник Терминала. — Как только дерелятивизация будет восстановлена, вас отправят по назначению в том порядке, в котором вы поступили на Терминал. Не надо устраивать очереди, сохраните ваши билеты, мы будем отправлять вас по билетам.
Крайние возликовали. Стоявшие первыми долго не решались вот так сразу, без боя, покинуть передний край Трансгалактического Канала. Народ зашелестел билетами, сравнивая время прибытия на Терминал и выстраиваясь в новом порядке.
— Где наши билеты? — спросила давешняя дама, поворачиваясь к мужу. Шансов увидеть мужа у нее было не много, потому что он продолжал натягивать малышу вязаную шапку, изображая спутник на стационарной орбите. Сделав полный оборот, но так и не обнаружив супруга, она остановилась, задрала голову и громко повторила вопрос.
Ребенок что-то пролепетал и захныкал. Его мать, ставшая отчего-то вдруг страшно счастливой, крутанулась на месте столь быстро, что мужчина не успел среагировать, и, вместо бантика, тесемки от шапки завязались крепким двойным узлом.
— Никс, ты слышал?! — воскликнула она. — Нет, скажи, ты слышал?
— Что? — спросил перепуганный муж, пряча в кулак оторвавшийся помпончик. Тесемка предательски свисала из кулака. Он спрятал кулак за спину и, перебирая пальцами, подтянул тесемку.
— Он сказал слово!
— Какое?
— Да какая разница! Он сказал свое первое слово!
— Да что ты!
Свободной рукою и так осторожно, словно он брался за горячую лампочку, мужчина повернул голову ребенка лицом к себе. Малыш не стал возражать против законного права отца проверить, не подменил ли кто его дитя.
— Фёдор, повтори для папы, что ты сказал?
У меня вырвался какой-то возглас. Я был здорово удивлен.
— Вы тоже слышали? — с сияющей улыбкой обратилась ко мне мать ребенка.
Отрицать было бы бесчеловечно, и я ответил:
— Да, он сказал, что билеты у вас в кармане куртки.
— Где? — переспросил муж удивленно.
Жена посмотрела на меня с осуждением.
— Вот именно! Он сказал «где». Я спросила, где наши билеты, а он повторил «где». Ах ты мой умненький… — Вывернув шею, она попыталась дотянуться губами до детской головки. Чмокнула раз, другой, но всё в воздух.
