Он поднял наконец голову; глаза женщины и его глаза встретились и остановились недвижно, взгляды соединились, будто притянутые один к другому.
И вдруг она тихо произнесла задрожавшим, изменившимся голосом:
— Это ты, муженек?
Он медленно ответил:
— Да, я.
Он продолжал сидеть и жевать хлеб.
Левек, не то что взволнованный, а скорей удивленный, пробормотал:
— Это ты, Мартен?
Тот просто ответил:
— Да, я.
Второй муж спросил:
— Откуда же ты взялся?
Первый рассказал:
— С африканского берега. Мы наскочили на мель. Трое нас спаслось — Пикар, Ватинель и я. Потом дикари схватили нас и держали у себя двенадцать лет. Пикар и Ватинель померли. Один англичанин- путешественник проезжал по тем местам, он забрал меня с собою и довез до Сетта. Вот я и пришел.
Тетка Мартен расплакалась, уткнувшись лицом в передник.
Левек сказал:
— Как же нам теперь быть?
— Ты что, ее муж? — спросил Мартен.
— Да, муж, — ответил Левек.
Они взглянули друг на друга и замолчали. Потом Мартен, оглядев детей, собравшихся вокруг него, кивнул головой в сторону двух девочек:
— Это мои?
— Твои, — подтвердил Левек.
Мартен не встал с места, не обнял их; он только заметил:
— Господи, большие-то какие!
Левек повторил:
— Как же нам быть теперь?
Мартен раздумывал, тоже не зная, как поступить. Наконец он решился:
— Что ж, говори, я сделаю по-твоему. Я тебе зла не желаю. Только с домом вот неладно выходит. Ребята… у меня двое, у тебя трое — каждому свои. Вот мать их — то ли твоя она, то ли моя? Как ты захочешь, так и будет. Ну, а уж дом-то мой, он мне от отца достался, тут я родился, и бумаги все у нотариуса есть.
Тетка Мартен все плакала, отрывисто всхлипывая, и прятала лицо в голубой холщовый передник. Старшие девочки придвинулись поближе друг к дружке, с беспокойством разглядывая отца.
Мартен кончил есть. Теперь он, в свою очередь, спросил:
— Как же нам быть?
Левеку пришла в голову мысль:
— Пойдем к священнику, он и рассудит.
Мартен встал, и, когда он шагнул в сторону жены, та, рыдая, бросилась, к нему на грудь:
— Муженек! Ты тут! Мартен, бедняга мой, ты тут!
И она обхватила его обеими руками, вдруг всем существом ощутив веяние давно минувшего, потрясенная силой воспоминаний, которые воскресили перед ней ее юные годы и первые объятия.
Мартен тоже растрогался и несколько раз поцеловал ее в чепец. Оба мальчугана, сидевшие в очаге, заревели в один голос, услышав, как плачет мать, а самый маленький, на руках у младшей дочки Мартенов, пронзительно завизжал, как фальшивая дудка.
Левек стоя ждал.
— Пойдем, — сказал он, — надо все устроить как полагается.
Мартен выпустил жену из объятий. Заметив, что он смотрит на дочек, мать сказала им:
— Чего ж вы? Поцелуйте отца.
Они подошли вместе, без единой слезинки, недоумевая и немного побаиваясь. Он чмокнул одну вслед за другой в обе щеки, неумело, по-крестьянски. Малыш, увидев, что к нему приближается чужой человек, залился таким неистовым плачем, что его чуть не схватили судороги.
Затем мужчины вышли вдвоем.
Когда они проходили мимо кабачка «Торговля», Левек спросил:
— А не выпить ли нам по стаканчику?
— Что же, я не прочь, — согласился Мартен.
Они вошли, уселись в пустой еще комнате, и Левек закричал:
— Эй! Шико! Два стаканчика настойки, да покрепче: Мартен вернулся, Мартен моей жены. Знаешь, Мартен с «Двух сестер», который пропал?
Держа в одной руке три стакана, а в другой бутылку, подошел кабатчик — толстобрюхий, багровый, заплывший жиром — и невозмутимо спросил:
— Смотри-ка! Ты вернулся, Мартен?
— Вернулся, — ответил Мартен.
МАДЕМУАЗЕЛЬ ПЕРЛЬ
И что за странная мысль пришла мне в этот вечер — избрать королевой мадемуазель Перль!
Каждый год я встречаю крещенский сочельник у нашего старинного друга Шанталя. Мой отец, его близкий приятель, водил меня к нему, когда я еще был мальчиком. Я же посещаю и, вероятно, буду посещать его до тех пор, пока я жив и пока существует на свете Шанталь.
Кстати, Шантали ведут необычный образ жизни; они живут как будто не в Париже, а в каком-нибудь Грассе, Ивето или Пант-а-Муссоне.
У них особнячок с садом возле самой Обсерватории. Здесь они чувствуют себя дома, совсем как в провинции. Париж, настоящий Париж, им неведом; они даже не подозревают, каков он. Ведь они от него так далеко, так далеко! Впрочем, иногда они выезжают в город, и это целое событие. Как говорят в семье, г-жа Шанталь отправляется «делать закупки». Вот как это происходит.
Настает день, когда мадемуазель Перль, у которой хранятся ключи от кухонных шкафов (ключами от бельевых шкафов ведает сама хозяйка), мадемуазель Перль заявляет, что сахар на исходе, консервы кончились, а кофе осталось в мешке совсем немного.
И вот г-жа Шанталь, предупрежденная о том, что семье грозит голод, начинает проверять остатки и делает себе заметки в записной книжке; наставив множество всяких цифр, она предается долгим вычислениям, а затем долгим спорам с мадемуазель Перль. Однако в конце концов они приходят к соглашению и окончательно устанавливают количество каждого продукта, каким необходимо запастись на три месяца: сахара, рису, чернослива, кофе, варенья, банок с зеленым горошком, фасолью, омарами, копченой и соленой рыбой и пр. и пр.
Затем назначается день для закупок и, наняв извозчичью карету, они едут в лавку солидного бакалейщика, находящуюся по ту сторону мостов, в новых кварталах.
Госпожа Шанталь и мадемуазель Перль, никому не сказавшись, уезжают вдвоем и возвращаются к обеду, взволнованные, измученные: их растрясло в карете, верх которой завален свертками и мешками, словно это фургон для перевозки багажа.
Шантали считают весь район Парижа по ту сторону Сены новыми кварталами, где живут какие-то странные, шумливые, не очень почтенные люди; днем эти люди только и делают что развлекаются, ночами
