— К чему их выгонять? Не имей они этой слабости, я боялся бы чего-нибудь похуже. Правда, когда эти два друга бывают пьяны, они не всегда льстят моему самолюбию. Клеветники оба, каких трудно найти в другом месте, они клевещут на меня без милосердия и наделяют титулами самыми обидными.

— И… вы все-таки их не выгоняете?! — второй раз спросил гасконец, которого странное признание графа совершенно отрезвило.

— Не думаю даже. Негодяи выпивают мое вино, клевещут на меня, ухаживают за моими вассалками, но, в сущности, они оба только жалкие куклы, служащие для моего развлечения, похожи на те фигуры, склеенные из бумаги, которым я, при помощи ниточек, имеющихся в моих руках, могу придать движения, какие захочу.

— Черт возьми! Вот философия, делающая честь вам, граф. Но позвольте сделать один вопрос, если уж вы так добры и заводите со мною откровенный разговор, который требует взаимной откровенности с моей стороны.

— Спрашивайте, любезный кавалер Телемак де Сент-Беат, спрашивайте!

— Вы дозволяете! В таком случае, по какой же причине, будучи таким философом, вы, однако, не пользуетесь репутацией философа у ваших соседей?

Владетель замка Мессиак расхохотался.

— Я давно ожидал подобного вопроса. Видите ли, кавалер Телемак де Сент-Беат, я из могучего и смелого рода, а потому неизбежно получил в наследство от предков их добродетели и их пороки.

— Что касается лично меня, — произнес кавалер Телемак де Сент-Беат, — то от минуты нашей первой встречи до настоящего времени я в вас вижу только одну половину вашего наследия — хорошую.

Граф улыбнулся с довольным видом на этот ловкий комплимент.

— Когда мы с вами познакомимся поближе, кавалер, вы увидите, по крайней мере, что я никогда не фальшивлю. Раз пожелав чего-нибудь, я добиваюсь цели упорно, но и в этом случае одними позволительными средствами. Я имел, имею и всегда буду иметь врагов, но и самые враги обязаны признать во мне одно: я никогда не совершал ни одного подлого дела. Я удовлетворяю мои страсти и пожелания, как мне заблагорассудится; это бесспорно. Но клянусь кровью Христа Спасителя, сравнив себя со всем окрестным дворянством, ей-Богу, я смею считать себя много достойнее их всех.

Граф произнес эти последние слова с величавостью; такая гордость и искренность отразились на его лице, что сметливый гасконец сейчас же решил в душе: граф такой человек, который делает дурное в наивном убеждении, что имеет право так поступать. Он посмотрел на него, как на черта, вооруженного всевозможными парадоксами и софизмами. Удивленный и пораженный, он уже собирался высказать несколько возражений, как вдруг снова в комнату явился интендант.

— Красная комната готова! — доложил он.

— Красная! Как так красная комната? — воскликнул граф. — Я приказал приготовить зеленую комнату. Зеленая комната самая удобная во всем замке, — прибавил он, обращаясь к кавалеру.

— Очень вам благодарен. Мне не хотелось бы быть причиной самого маловажного затруднения в этом замке, и могу уверить вас, что для меня вполне удобно будет и в красной комнате.

Граф Каспар д'Эспиншаль бросил сердитый взгляд на своего интенданта и пожелал гостю спокойной ночи.

— Где мой лакей? — спросил Телемак де Сент-Беат.

— Кавалер, — обратился к нему Мальсен, — ваш лакей в эту минуту находится в обществе здешнего капеллана… святого человека, клянусь вам, святого человека. Но если вы желаете, я его сейчас же к вам пришлю.

— Благодарю, нет необходимости. Попрошу только предупредить моего лакея, что завтра в пять часов мы оставим гостеприимный замок.

— О, нет! — перебил его граф. — И не подумайте, чтобы я позволил это. Вы меня не оставите так скоро. Надеюсь, вы, кавалер, не откажетесь сопутствовать мне в Клермон, куда именно я выезжаю завтра?

— Вы едете в Клермон завтра?

— Именно еду. Разве вы не знаете, что там послезавтра должно праздноваться прибытие нового губернатора, князя де Булльона?

— Я этого вовсе не знал, но тем более…

Говоря эти слова, кавалер Телемак де Сент-Беат бросил взгляд, полный горького чувства, на свое нищенское платье и истрепанную обувь.

— Вы не должны об этом думать, кавалер, — поспешил успокоить его граф. — Я ваш друг и прошу вас взаимно относиться ко мне, как к другу.

Телемак де Сент-Беат попробовал было протестовать.

— Я впредь знаю все, что вы скажете, — перебил Каспар д'Эспиншаль. — Но вы не должны думать, что я действую совершенно бескорыстно. Находясь на исключительном положении, я нуждаюсь в друге верном и мужественном и надеюсь найти именно такого в вас. Но извините, что задерживаю разговорами вас так долго, вижу, сон склеивает ваши глаза. Итак, до завтра, кавалер?

Хозяин и гость разошлись, как старые друзья. Телемак де Сент-Беат удалился в приготовленную для него красную комнату, а Каспар д'Эспиншаль, желая подышать свежим воздухом, вышел во двор замка.

Пробило одиннадцать часов. Тысячи звезд сияли на небе, и яркий месяц, выглядывая из-за туч, бросал на темную землю печальный и неприятный свет.

— Брата я уже держу в моих руках, — прошептал про себя, потирая руки, Каспар д'Эспиншаль. Волей-неволей, а сестра, со временем, должна будет выполнить то, что я захочу.

Он вошел в бойницу возле ворот. В руке у него был рожок с порохом, который он привязал к длинному шнурку и спустил за окно. В бойнице горела зажженная им лампа. Он прождал несколько минут.

Скоро в тишине послышался всплеск воды, точно кто-то переплывал ров, и затем во мраке у самой бойницы появился человек.

— Эвлогий, ты это? — спросил граф.

— Я здесь! — ответил суровый голос.

— Получил пороховой рожок?

— Да, он у меня. Благодарю!

— Не уходи еще.

— Что тебе нужно?

— Любишь ли ты меня по-прежнему, Эвлогий?

— Ты про это сам хорошо знаешь.

И суровый голос сделался мягче и нежнее.

— Слушай же. Завтра я еду в Клермон.

— В котором часу?

— В пять часов утра.

— Прекрасно. Я отправлюсь в четыре.

— Ты меня понял?

— Понял.

— Не нуждаешься ли в чем-нибудь?

Эвлогий рассмеялся.

— Погода стоит прекрасная, лес полон дичи, пули мои летят далеко, сам я здоров и силен. Мне ничего не надо!

— В таком случае, до свидания!