— Будем ждать, — нахмурясь, решил Агьяман. — Сейчас придут наши, и мы бросимся на них в открытую, обыщем все их поганые норы!
Ребята прислушались. Отряд был уже совсем близко: топот ног, голоса слышались все громче и громче.
— Вперед! — крикнул Боафо и выскочил из укрытия.
— Бей их! — завопил Агьяман.
В тот же миг Нана Оту и первые из преследователей показались в долине.
— Смотри, они уносят Опокуву!
Из маленькой хижины, ярдах в пятнадцати от того места, откуда выскочили мальчики, выбежал высокий человек. Он тащил на себе отчаянно отбивавшуюся Опокуву. Руки ее были связаны, но ноги свободны.
— Опокува! Опокува!
Пронзительный крик Боафо долетел до его сестры. Она увидела бегущих к ней мальчишек и обернулась. Глаза ее были полны слез.
Решение пришло мгновенно.
— Мпотсе, вперед! Хватай его, быстро! — скомандовал Боафо.
— За ноги!.. Кусай его за ноги! — заорал вдогонку Агьяман, и пес ринулся на врага.
Вот он настиг негодяя, впился белыми клыками ему в ногу. Жрец взвыл от боли. Он тут же бросил причинившую ему столько хлопот девчонку и, хватаясь за укушенную ногу, прихрамывая, скрылся в высоком кустарнике.
Но Мпотсе не собирался отступать. Он ринулся вслед за жрецом, и только грозный окрик Боафо остановил его.
Пришлось послушаться. Пес рычал и дрожал от ярости, глаза его горели злобой, он не отрывал взгляда от кустов, за которыми скрылся похититель.
Опокува, всхлипывая, лежала на земле. Теперь, когда опасность была позади, она плакала, не стыдясь своих слез, она вся дрожала. Мальчики подняли ее с земли. Боафо крепко обнял сестру, прижал к себе.
— Ну же, ну… — повторял он и ничего больше не мог сказать от волнения.
Агьяман вытащил мачете.
— Дай я разрежу веревку, — сказал он.
— Этим? — испуганно отшатнулась Опокува: слишком уж грозным было оружие, слишком маленьким расстояние между ее связанными запястьями. — А ты меня не поранишь? — Страх все еще владел ею, и Боафо это понял.
— Постой-ка, — остановил он друга, — я развяжу.
Но это оказалось не так-то просто. Множество замысловатых узлов было стянуто каким-то неизвестным ему способом. Скоро стало ясно, что развязать невозможно. Боафо переглянулся с Агьяманом, покосился на сестру. Она стояла опустив голову и дрожала по-прежнему. Опокува, их храбрая Опокува и вправду боялась…
Люди Манкесима громили убежище идола. Они срывали с хижин крыши, рушили стены. Посреди поляны пылал огромный костер: жилища жрецов служили ему пищей.
— Придется разрезать веревку, — сказал Опокуве Боафо.
— У нас ведь есть и другие дела, — осторожно напомнил Агьяман.
И Опокува решилась. Она перестала бояться, протянула связанные руки.
— Не спеши, осторожно, — тихо предупредил Агьямана Боафо.
Медленно-медленно перерезал Агьяман веревку, а Опокува, страдальчески морщась, следила за тем, как ржавый нож подползал к ее коже. Но ничего не случилось, и скоро руки ее оказались свободны.
— Спасибо, — облегченно вздохнула Опокува. — Как хорошо!..
Она пошевелила пальцами, потерла затекшие запястья.
— Ну, а теперь… — Боафо прищурился, — теперь у нас есть еще одно дело. Ягненок. Надо найти его.
— Ах да, я и забыла! — подхватила Опокува. — Если его не увели с собой, мы его, конечно, найдем…
Где искать ягненка? — этот вопрос не особенно их беспокоил. А везде… везде, где придется… И они стали забегать во все хижины подряд, в те, что еще стояли на своих местах. Они заглядывали в темные жилища удравших жрецов, еще не преданные огню. Они даже те хижины, что горели, обежали вокруг. Среди треска костра и грохота топоров все трое напряженно вслушивались в каждый звук: не заблеет ли белый ягненок Наны Оту?
Жрецы не успели угнать всех животных, и люди Манкесима, не обращая внимания на огонь, пылавший вокруг, сгоняли обезумевших от страха коров, коз и овец в одно мычащее, блеющее стадо. Ребята стали им помогать. Просторная хижина, самая большая в ущелье, стояла нетронутой среди дыма и чада. К ней-то и погнали стадо. За хижиной на заднем дворе был огорожен забором двор. Из загона неслось кудахтанье кур, блеянье коз и овец. Но забор был высоким, доски пригнаны плотно — ничего нельзя было разглядеть. Эти жрецы так искусно запрятали вход в загон, что, казалось, найти его невозможно.
— Уверена, что ягненок здесь! — горячо заявила Опокува. — Мне даже кажется, что я и голос его слышу.
— Эх, как бы туда забраться! — с досадой вздохнул Агьяман.
Он попытался просунуть между досок мачете, но искусный мастер плотно пригнал доски друг к другу. Боафо, как всегда, в нетерпении топтался на месте. Опокува быстро обежала забор. Потом показала ребятам на растущее рядом с забором дерево.
— Смотрите, вы можете залезть на него и спрыгнуть вниз, — сказала она. — Ветки спускаются внутрь загона.
Боафо мигом забрался на дерево, за ним — Агьяман. Опокува осталась ждать внизу. Мпотсе терпеливо сидел у ее ног.
— Слушай, — донесся до нее голос Агьямана: тот разговаривал с Боафо. — Видишь, во-он один, белый. Может, это и есть ягненок Наны Оту?
Но Агьяман не успел ничего ответить. Опокува бросилась к дереву.
— Брат! — крикнула она. — Посмотри, он весь белый или ножки у него окольцованы черным? Если да, то это ягненок нашего Наны!
— Точно, есть полосочки! — радостно завопил в ответ Боафо. — Это он, сестра, он!
Ребята спрыгнули с дерева прямо в загон. Все смолкло. Опокува чуть не плакала от нетерпения. Ну чего они возятся? Всего-то и надо — взять ягненка на руки и выйти, калитка-то изнутри наверняка видна. С ума сойти с этими копушами! Наконец распахнулась невидимая снаружи калитка, и друзья гордо предстали перед Опокувой с белым ягненком на руках.
— На, держи!
Боафо бережно передал ягненка Опокуве, и она прижала к себе белый комочек.
— Что ж вы так долго? — упрекнула она ребят. — Я уж заждалась.
— Да калитку эту искали! — Агьяман в сердцах ударил калитку ногой. — Ну, теперь — всем свобода! — И он распахнул ее во всю ширь.
Козы и овцы повалили на волю.
— Пошли найдем Нану Оту, обрадуем, — сказала Опокува.
Хижины пылали в огне. Вокруг огромного, до неба, костра стояли воины. Среди них был и Нана Оту.
— Посмотри, Нана, кого мы нашли, — сказала Опокува.
Вождь обернулся. Сначала он даже не понял.
— Что? — рассеянно спросил он, думая о своем.
— Ягненок! — улыбнулась Опокува.
— Какой еще ягненок? — не понимал вождь.
— Да твой, любимый! — Опокува чуть не расплакалась от обиды: он разве не видит?
