существующей в Новом Свете. Чтобы избежать антагонистических столкновений между соседями, например немцами и французами, соперникам необходимо всего лишь образовать федерацию, как это сделали штаты Северной Америки. Для того чтобы слаборазвитые страны пошли европейским путем прогресса, им надо предоставить независимость, примером чему могут служить сами Соединенные Штаты, которые, прогнав своих хозяев, стали оплотом цивилизации. И, наконец, перед угрозой, нависшей над свободным миром, лучшее и единственное, что можно сделать, — это признать leadership{109}, ведущую роль, Вашингтона.

Президент США был действительно убежден, что миссия лидера возложена на американский народ, свободный от внешних пут и внутренних противоречий, в которых погрязли другие нации. К тому же, кто может сравниться с Америкой по мощи и богатству? Должен признаться, что в то лето 1945 первое же соприкосновение с Соединенными Штатами оставляло впечатление бурной деятельности и неуемного оптимизма всех категорий населения. Среди участников войны США были единственной страной, чья территория оказалась нетронутой. Ее экономика, покоящаяся на, казалось, неисчерпаемых ресурсах, спешила вырваться из тисков военного времени, чтобы производить как можно больше товаров широкого потребления. Спрос населения страны и нужды разоренных и опустошенных стран-союзниц обеспечивали американским фабрикам и заводам безграничные рынки сбыта, а гражданам США — [241] полную занятость. Иными словами, на многие годы вперед США могли рассчитывать на процветание. При этом они были самой могущественной державой в военном отношении. За несколько дней до моей поездки взрывы американских атомных бомб принудили Японию к капитуляции.

Трумэн полагал, что в ближайшее время Россия не рискнет начать войну, а значит, американские войска покинут Европу, оставив оккупационные войска лишь в Германии и Австрии. Но он опасался, что в ряде мест послевоенные разруха, нищета и хаос способны создать благоприятную для коммунизма почву и позволят Советам одержать победу, не прибегая к использованию военной силы. Таким образом, проблема установления прочного мира зависела, по его мнению, от экономических факторов. Западноевропейским странам, как победителям, так и побежденным, надлежало как можно скорее войти в русло нормальной жизни. В Азии и Африке слаборазвитым народам следовало оказать помощь в поднятии их жизненного уровня. Он считал, что решать надо было именно экономические проблемы, а не заниматься границами, сведением счетов, поисками гарантий.

Именно в этом духе Трумэн вел со мной беседы по вопросам, которые история поставила в повестку дня. Я рассказал ему, как мы, французы, видим судьбу германских земель, и мой собеседник прямо не отверг ни одного из наших предложений: положить конец централизованному Рейху, предоставить автономию территории по левому берегу Рейна, установить международный режим для Рурской области. Но по всем указанным пунктам его позиция отличалась сдержанностью. Он, однако, решительно высказался против экономического ослабления Германии. Выступив, как и я, за оказание помощи в быстрейшем возрождении мощного вестфальского угольного бассейна, Трумэн воспротивился идее бесплатных поставок немецкого угля Франции, Бельгии и Голландии в качестве платы за нанесенный им ущерб. Самое большее, на что он готов был согласиться, это на покупку этими странами у Германии необходимого им топлива, причем за доллары. Он возражал также против вывоза победителями из Германии сырьевых ресурсов, станков, готовой продукции. Его смущало даже возвращение нам вывезенного немцами оборудования. Напротив, Трумэн весьма благосклонно воспринял идею экономического объединения Саарской области с Францией, [242] поскольку это наверняка привело бы к росту производства угля и стали.

Я разъяснил президенту США, почему Франция смотрит на мир не столь упрощенно, как его страна. «Вы, американцы, — сказал я ему, — участвовали в двух мировых войнах с эффективностью и доблестью, которые заслуживают высших похвал. Но вас обошли стороной нашествия, разрушения, революции. У нас же во Франции старшее поколение пережило целых три нашествия. Невозможно определить ни число погибших, ни масштабы разрушений, ни расходы, к которым все это привело. Каждый из этих кризисов, особенно последний, породил в народе раскол, глубину которого нельзя измерить. Надолго подорваны наше внутреннее единство и наш международный престиж. На мне лично и на моем правительстве лежит обязанность принять должные меры, которые навсегда избавили бы Францию от германской угрозы. Мы не намерены загнать немецкий народ в безысходное положение. Напротив, мы хотим, чтобы он жил, процветал и даже шел с нами на сближение. Но нам необходимы гарантии. Я вам уже перечислял их. Если в дальнейшем наши соседи изменятся в лучшую сторону, всегда можно отказаться от первоначально принятых мер предосторожности. Но сегодня арматура, которая послужит костяком новой Германии, должна обязательно обеспечить ее развитие как миролюбивой державы, и эту арматуру надо возвести, пока небесный огонь сделал металл мягким и податливым».

Я отметил в разговоре с Трумэном, что такой подход к делу рождает надежду на восстановление равновесия сил в Европе. «Это равновесие, — сказал я президенту, — нарушено, поскольку с согласия Америки и Великобритании восточноевропейские и балканские страны вынуждены были стать сателлитами СССР. Если эти государства разделят со своим «покровителем» угрозу в связи с возрождением сильной и опасной Германии, их силой навязанное подчинение политике Москвы будет таить в себе весьма большую опасность. Если же, напротив, они убедятся, что германской угрозы больше не существует, у них появится возможность отстаивать внутри советского лагеря собственные национальные интересы. В результате между вассалами и их сюзереном возникнут противоречия, которые отвлекут Кремль от воинственных планов тем более, что и сама Россия внутренне будет менее настроена пускаться в авантюры. Предлагаемая структура государственного [243] устройства Германии не только успокоит ее соседей, но и пойдет на пользу ей самой, ибо подлинно федеральный строй послужит для Германии уникальным шансом убедить Советы вернуть ей Пруссию и Саксонию. Путь, который Франция предлагает для прежнего Рейха, является единственным, способным объединить Европу.

Как итог нашего обмена мнениями по германскому вопросу и дополнительных переговоров между Бирнсом и Бидо было уговорено, что на совещании в Лондоне американская делегация будет рекомендовать ее участникам принять наши предложения во внимание. Не предопределяя решения о статусе Рура, мы договорились о незамедлительном создании для рассмотрения проблемы рурского бассейна совместной франко-англо-американской комиссии. Ей надлежало восстановить в кратчайшие сроки добычу угля, значительная часть которого будет поставлена во Францию. Вопрос об оплате предполагалось решить вместе с вопросом о репарациях. Американская сторона заявила, что не будет возражать против мер, которые мы намереваемся принять в отношении Саара. Наконец, моя поездка в Вашингтон послужила поводом для завершения переговоров, длившихся уже в течение долгих месяцев с участием Жана Моннэ, о долгосрочном займе в 650 млн. долларов, который американцы согласились предоставить нам по окончании действия системы ленд-лиза.

Относительно более или менее «колонизированных» стран Азии и Африки, я заявил, что, по моему мнению, наступившая новая эпоха будет отмечена становлением их независимости, хотя этот процесс будет проходить в различных условиях и в разные сроки. Запад должен не только понять это, но и желать этого. Главное, чтобы этот процесс происходил с его участием и не был направлен против него. В противном случае, переход к независимости пока еще нецивилизованных народов и непрочно стоящих на ногах государств может привести к ксенофобии, нищете и анархии. Нетрудно угадать, кто сегодня в мире готов этим воспользоваться.

«Мы, — сказал я американскому президенту, — полны решимости обеспечить свободное самоопределение народов, которые зависят от Франции. Для одних это можно сделать быстрее, для других — медленнее, но решать это будем мы. Самым нежелательным в этой области было бы соперничество западных держав. К несчастью, именно такое положение [244] сложилось на Ближнем Востоке». В этом месте я не преминул сказать о разочаровании, которое вызвала у меня поддержка, оказанная американцами английской политике шантажа. «В конечном итоге, — заявил я, — расплачиваться за подобные ошибки и несправедливые действия придется Западу».

Трумэн согласился со мной, что Вашингтон несколько переусердствовал, поддержав в данном вопросе Великобританию. «Во всяком случае, — сказал он, — что касается Индокитая, то мое правительство не возражает против возвращения в эту страну французских властей и французской армии». Я ответил: «Хотя свои дела Франция решает сама, я с удовлетворением воспринимаю изложенную вами позицию Америки. Индокитай был захвачен врагом. Благодаря победе, в которую вы внесли ни с чем не сравнимый вклад, Франция вернется туда. Мы полны решимости установить там строй, соответствующий желаниям местного