Наступление маршала Рундштедта, бросившего в прорыв между Эхтернахом и Мальмеди 24 дивизии, в том числе 10 танковых, развивалось стремительно. К 25 декабря немецкие войска почти вплотную подошли к Маасу по обе стороны от Динана, что позволяло им в дальнейшем, захватив Намюр и Льеж, выйти в тыл голландской группировке союзников. Как следствие такого развития событий генерал Эйзенхауэр счел необходимым подчинить все силы одной задаче — остановить, а затем и отбросить войска противника, продвинувшиеся уже на 80 км. Он приказал Монтгомери возглавить оборону союзников на правом фланге, а генералу Брэдли — бросить войска Паттона в контрнаступление на левом фланге. Однако справа от Паттона, в районе Форбака, нерешительные действия армии Пэтча вынудили Деверса бросить ей на помощь 2-ю французскую танковую дивизию, выведя ее из подчинения Делаттра, чья армия оказалась ослабленной. В то же время активизировали свои действия окруженные в Кольмаре немецкие части. В Эльзасе складывалась непредсказуемая ситуация. Главнокомандующий решил, что если враг перейдет в наступление и на этом участке фронта, то придется отвести войска к Вогезам и прежде всего оставить Страсбур. Вслед за чем были отданы соответствующие распоряжения.
Со стратегической точки зрения, эвакуация союзных войск из Эльзаса, в частности из Страсбура, представлялась логичной. Но для Франции она была неприемлемой. Оставить без боя одну из ее провинций, тем более такую, как Эльзас, позволить немецким войскам с триумфом вернуться в отвоеванные у них города Страсбур, Мюлуз, Селеста, куда тут же явятся гиммлеровские гестаповцы, значило оскорбить честь нации и армии, посеять среди эльзасцев сомнение в действиях и истинных намерениях Франции — их исторической Родины, подорвать веру французского народа в генерала де Голля. С этим я согласиться не мог. Если бы я дал такое согласие, его нетрудно было бы объяснить обязанностью выполнять приказы союзного командования, несущего ответственность за исход кампании. Но в данном [164] случае никакие объяснения не имели смысла, поскольку французское правительство вверило свои войска иностранному командованию при непременном условии их использования в соответствии с интересами Франции. При несоблюдении этого условия руководство страны было обязано вернуть их под свое начало. Я решил действовать именно в этом духе. Я пошел на это с тем более спокойной совестью, что Ставка главнокомандования не сочла нужным известить меня о планах, непосредственно затрагивающих интересы Франции.
Надо сказать, что, несмотря на молчание союзного командования, некоторые из его действий меня настораживали. Например, 19 декабря мне донесли, что Делаттр, запросивший у Деверса подкреплений для возобновления наступления на Кольмар, получил отказ. Ему было сказано, что, поскольку под угрозой находится вся группа армий, думать следует скорее об обороне, чем о наступлении. На Рождество, во время моей инспекционной поездки на фронт, я узнал, что по указанию свыше Делаттр отдал приказ подготовить под Жироманьи оборонительные позиции для отхода на случай прорыва вражеских войск у Бельфора и отвел к Люксею 4-ю марокканскую дивизию. 27 декабря, как мне стало известно, генерал Деверс перевел свой командный пункт из Фальсбура в Виттель, то есть на 120 км дальше в тыл от линии фронта. На следующий день он отдал находящимся под его командованием войскам приказ отходить к Вогезам в случае перехода противника в наступление. Во исполнение этого распоряжения Делаттр приказал своей 1-й армии «организовать эшелонированную оборону с тем, чтобы максимально задержать продвижение противника, если тому удастся прорвать передовые позиции...».
Французская войсковая разведка действительно сообщала о подготовке противником наступления в направлении Саверна. Наши офицеры связи были свидетелями царящей в штабах тревоги, если не сказать паники, перед лицом ожидаемого немецкого наступления. На фронте, в тылу, в Париже множились слухи о быстром продвижении армии Рундштедта, о мифических парашютистах из милиции коллаборациониста Дарнана и немецких десантных отрядах, забрасываемых в различные районы Франции, об обещании, сделанном якобы Гитлером, лично прибыть в Брюссель и вновь присоединить к Рейху Страсбур не позднее Нового года.
Необходимо было приступать к решительным действиям [165] без всяких проволочек. 30 декабря я поручил генералу Вижье, получившему пост губернатора Страсбура и отправлявшемуся к месту назначения, срочно встретиться с Делаттром в Монбельяре и Деверсом в Виттеле и передать тому и другому от моего имени, что при любых обстоятельствах оборона Страсбура должна быть и будет организована. Он должен был сообщить им также о прибытии в ближайшее время 10-й дивизии, которую я подчинил 1-й французской армии. В то же время я дал указание генералу Доди, губернатору Меца и командующему северо-восточным сектором, удерживать переправы на Маасе, открывающие путь на Живе, Мезьер и Седан с тем, чтобы на случай, если действующие по соседству американские войска начнут неожиданный отход, французская территория в этом районе не оказалась беззащитной. В распоряжение генерала Доди я незамедлительно направил с этой целью 50 тыс. человек из Французских внутренних сил, правда довольно слабо вооруженных.
Пока генерал Вижье добирался до Страсбура, Жуэн в беседе, состоявшейся 1 января, изложил мне ситуацию, подчеркнув нависшую над Эльзасом опасность. Как начальник штаба Национальной обороны, он был предупрежден Ставкой в Версале о настоятельной необходимости незамедлительной переброски в Арденны всех резервов союзников, о возможных тяжелых последствиях начавшегося немецкого наступления на Саверн для группы армий Деверса и о полученном Деверсом приказе генерала Эйзенхауэра отвести свои армии к Вогезам в целях сокращения линии фронта. Это решение было принято под впечатлением необычного налета вражеской авиации. 1 января десятки реактивных самолетов со свастикой на крыльях впервые в мире появились в небе, легко расправились с американскими истребителями в воздушном бою и уничтожили значительное число самолетов союзников на аэродромах. Этот налет, хотя его и следует отнести к нетипичным, вселил в союзное командование дух глубокого пессимизма, который должен был отразиться на судьбе Эльзаса. Времени было в обрез, ситуация требовала моего вмешательства.
Страсбур не должен пасть. Это было моей первой задачей. Чтобы наверняка добиться этой цели, у меня не было иного пути, как лично отдавать приказы командованию 1-й армии, а это означало, что оно должно было поступать вопреки распоряжениям союзнического командования и, к тому же, расширить [166] зону своего действия, включив в нее Страсбур, который находился в секторе VII-й американской армии. Я исходил из того, что если генерал Эйзенхауэр захочет — а я желал этого — сохранить под своим командованием входящие в коалицию французские воинские соединения, он должен будет согласиться с внесенными мною изменениями в предписанные им действия. Во второй половине дня 1 января я направил свои распоряжения генералу Делаттру. Касаясь решения союзнического командования отвести линию фронта к Вогезам, я писал: «Само собой разумеется, что французская армия не может пойти на сдачу Страсбура... В случае, если союзные войска покинут занимаемые ими сегодня позиции к северу от расположения 1-й французской армии, приказываю вам возглавить и обеспечить оборону Страсбура».
Одновременно я обратился к генералу Эйзенхауэру с недвусмысленным посланием. Я указал, что стратегические причины, побудившие главнокомандующего принять решение об отводе войск, для меня вполне очевидны, но при этом утверждал, что «со своей стороны, французское правительство не может, естественно, оставить Страсбур врагу, не приняв всех необходимых мер для его защиты». Я высказал мнение, что в случае, если американцам не удастся удержать виссамбурский выступ, «Страсбур, по крайней мере, мог бы организовать оборону... хотя бы по линии канала Марна — Рейн», и что я готов «направить в этот район все формирующиеся французские части... и, в первую очередь, 10-ю дивизию генерала Бийотта». В заключение я написал: «Французы будут защищать Страсбур в любом случае». Одновременно я отослал телеграммы Рузвельту и Черчиллю, чтобы поставить их в известность о планах верховного командования оставить Эльзас, обратить их внимание на серьезные последствия этого шага для Франции и сообщить о своем несогласии с этими планами.
Утром 2 января я подтвердил телеграммой Делаттру свой приказ, отправленный ему письмом накануне вечером. В полдень генерал Вижье, прилетевший в Париж, сообщил мне о поставленных перед ним задачах. Тремя часами ранее он был принят в Ставке Южной группы армий в Виттеле, где Деверс разъяснил ему, что, поскольку враг наступает на Саверн, Делаттру и Пэтчу приказано приступить к отводу войск и что американские части уже начали отходить. В связи с этим я поручил Жуэну подтвердить Эйзенхауэру, что Франция сама будет [167] защищать Эльзас находящимися в ее распоряжении силами и средствами. Жуэн должен был также сообщить о моем прибытии назавтра в Ставку главнокомандующего.
Мне, как, впрочем, и всем, было хорошо известно, что возложенная мною на генерала Делаттра миссия таила огромный риск. К тому же выпадение 1-й армии в самый разгар битвы из союзнического
