собою; он носил, как и его свита, большую бороду, меховую шапку на бритой по-турецки голове и короткую куртку, украшенную алмазами и рубинами; конь под ним был выкрашен в красный цвет и убран перьями. Свита состояла из роты гвардейцев в красных и желтых мундирах и кунтушах с длинными рукавами, небрежно накинутых на одно плечо. Кроме того, его сопровождали польские вельможи, разодетые в золотую и серебряную парчу: у них тоже были бритые головы, а сзади висела прядь волос, придававшая им азиатский, татарский вид. столь же необычный при дворе Людовика XIII, как и вид русских. Женщинам все это казалось немного диким и страшноватым.
Марии Гонзаго докучали низкие поклоны и восточные манеры этого чужестранца и его свиты. Всякий раз, проезжая мимо нее, он считал нужным сказать ей на ломаном французском языке комплимент, к которому присовокуплял неуклюжий намек на королевский трон. Желая отделаться от него, она не нашла ничего лучшего, как поднести носовой платок к лицу.
— Поистине, государыня,— сказала она довольно громко королеве,— от этих господ так неприятно пахнет, что мне становится дурно.
— Надобно все же крепиться и привыкнуть к ним,— довольно сухо ответила Анна Австрийская, но, боясь, что огорчила свою любимицу, поспешила добавить: — Вы привыкнете к ним, как и все мы, а ведь, знаете, по части запахов я очень привередлива. Мазарини говорил мне на днях, что в виде наказания я буду нюхать в чистилище дурной запах и спать на простынях голландского полотна.
Несмотря на эти шутки, королева была очень серьезна и тут же снова погрузилась в молчание. Она откинулась на спинку кареты, закуталась в длинную мантилью и уже ни на что не обращала внимание, по- видимому, дремала под мерное покачивание экипажа. Мария, пристально наблюдавшая за королем, разговаривала вполголоса с маркизой д Эффиа; обе они напрасно старались внушить себе надежду и из дружеского участия обмануть друг друга.
— Поздравляю вас, обер-шталмейстер сидит рядом с королем, он еще никогда не был в такой милости,— говорила Мария.
Затем она надолго умолкала, и экипаж уныло катил по увядшим сухим листьям.
— Да, я с радостью вижу это; король так добр к нему! — отвечала маркиза.
И она глубоко вздыхала.
Опять наступило долгое, томительное молчание; женщины переглянулись и заметили, что глаза у них полны слез. Они не решились больше разговаривать, и Мария, опустив голову, уже не видела ничего, кроме темной влажной земли, убегавшей из-под колес. Грустные мысли всецело овладели ею, и хотя первый королевский двор Европы был у ног того, кого она любила, каждый пустяк пугал ее и мрачные предчувствия невольно омрачали душу.
Вдруг какой-то всадник стрелой промчался мимо; Мария подняла голову и узнала Сен-Мара; он не смотрел на нее, был бледен, как мертвец, глаза его прятались под сдвинутыми бровями и опущенными полями шляпы. Вся дрожа, Мария проследила за ним взглядом и увидела, что он задержался возле группы всадников, которые ехали впереди экипажей и обнажили головы при его приближении. Минуту спустя он отъехал в сторону с одним из них, издали взглянул на Марию и не отрываясь смотрел на нее, пока карета проезжала мимо; затем ей показалось, что он вручил какой-то свиток своему спутнику и исчез в лесу. Спустившийся туман помешал ей видеть, что произошло дальше. Такие туманы довольно часты на берегах Луары. Солнце уподобилось сперва небольшой кровавой луне, окутанной разодранным саваном, а полчаса спустя оно скрылось за такой плотной завесой, что Мария с трудом различала первых двух лошадей, впряженных в карету, и всадники, проезжавшие на расстоянии нескольких шагов, казались ей сероватыми призраками. Ледяные испарения превратились скоро в пронизывающую изморось, тлетворным облаком повисшую в воздухе. Королева усадила прекрасную мантуанскую герцогиню подле себя; она велела повернуть обратно; медленно, в полном молчании, карета направилась в Шамбор. Вскоре звуки рогов возвестили об окончании охоты и стали созывать отставшие своры; охотники быстро проносились мимо кареты, отыскивая дорогу в тумане и громко перекликаясь. Мария различала то лошадиную голову, то чей- то темный силуэт, возникавший из унылой лесной мглы, и напрасно силилась уловить обрывок какого-нибудь разговора. Вдруг ее сердце учащенно забилось — звали г-на де Сен-Мара.
Между тем на краю леса, недалеко от Монфро, блуждали двое всадников; они устали, напрасно отыскивая дорогу в замок среди гнетущего однообразия деревьев и тропинок, и собрались было отдохнуть на берегу пруда, когда из лесной чащи выскочили человек восемь — десять и бросились на них, не дав им времени опомниться; неизвестные повисли на поводьях лошадей, на ногах и руках всадников, сковав их движения, а чей-то хриплый голос спросил из тумана:
— Кто вы — роялисты или кардиналисты? Кричите: «Да здравствует господин обер-шталмейстер!», или вам несдобровать!
— Презренные негодяи! — воскликнул первый всадник, напрасно пытаясь расстегнуть кобуру пистолета.— Я велю вас повесить. Как вы смеете злоупотреблять моим именем!
— Dios, es el Senor![22] — крикнул тот же голос.
Разбойники тут же отпустили свои жертвы и убежали; послышался дикий взрыв хохота, и какой-то человек подошел к Сен-Мару.
— Как, amigo[23], неужто вы меня не узнали? Ведь это шутка Жака, испанского капитана.
Фонтрай наклонился к обер-шталмейстеру и сказал ему на ухо:
— Этот молодчик весьма предприимчив, сударь! Советую вам использовать его — ничем не стоит пренебрегать.
— Выслушайте меня,— продолжал Жак де Лобардемон,— не будем терять времени. Я не краснобай, вроде моего папаши. Я не забыл, что вы вызволили меня из беды и еще совсем недавно помогли мне, сами того не подозревая, как это постоянно с вами случается; ибо я поправил свои дела, благодаря вашей заварушке. Если хотите, я могу оказать вам важную услугу, ведь у меня под началом есть несколько храбрецов.
— Скажите, какую услугу, и мы посмотрим.
— Начну с предупреждения. Сегодня утром, когда вы спускались от короля по одной лестнице, по другой лестнице к нему поднимался отец Жозеф.
— О небо! Так вот разгадка его внезапной, необъяснимой перемены! Возможно ли? Король Франции! А мы-то доверили ему все наши планы!
— И вам больше нечего мне сказать? Знаете, у меня старые счеты с капуцином.
— Не все ли мне равно?
Сен-Мар опустил голову и погрузился в глубокое раздумье.
— Понятно, не все равно: стоит вам сказать слово, и за какие-нибудь тридцать шесть часов я избавлю вас от отца Жозефа, хотя он и находится сейчас неподалеку от Парижа. А при желании можно присоединить к нему и кардинала.
— Оставьте меня, я не хочу пускать в ход кинжал,— ответил Анри д'Эффиа.
— О да, понимаю! — воскликнул Жак.— Вы правы, лучше отделаться от него с помощью шпаги. Правильно, он достоин этого: высокий сан обязывает к уважению. Такое дело надлежит совершить знатному вельможе, по меньшей мере будущему маршалу. Я не в обиде, не надо зазнаваться, хоть я и мастер своего дела. Согласен, я не должен трогать кардинала — это лакомый кусок.
— Ни того, ни— другого,— сказал обер-шталмейстер.
— Пожалуйста, предоставьте мне капуцина, — настаивал капитан Жак.
— Вы не вправе отказываться от этого прдложения,— заметил Фонтрай,— такой случай грешно упускать. Витри начал с убийства Кончини и стал маршалом. Некоторые вельможи, пользующиеся большим почетом при дворе, прикончили своих врагов на улицах Парижа, а вы не решаетесь разделаться с
