— Постойте, постойте, господа,— сказал Куален, поднимаясь,— я сам вас поведу, с вашего позволения; показывайте дорогу, господин доброволец; испанцы приглашают нас, и наш долг — учтиво им ответить.

Едва успел старик сесть на другую лошадь, поданную ему ординарцем, и вынуть шпагу, как, не дожидаясь его команды, оба отряда, предводимые Сен-Маром и его друзьями, бросились в болото, где, к великому удивлению пылкой молодежи, да и самих испанцев, чересчур полагавшихся на его глубину, вода доходила лошадям лишь до колена; несмотря на картечь двух самых больших пушек, всадники, потеряв всякий строй, ворвались на лужайку под полуразрушенной стеной бастиона. В пылу атаки Сен-Мар, Фонтрай и юный Локмариа направили своих лошадей прямо на вал, но сильным ружейным огнем все три лошади были убиты и рухнули вместе с всадниками.

— Спешиться, господа! — крикнул старик Куален.— Пистолеты и шпаги в руки и — вперед! Коней оставить!

Все немедленно выполнили приказ и толпой бросились к бреши.

Тем временем де Ту, которому никогда не изменяло хладнокровие, равно как и преданность друзьям, не переставая наблюдал за своим юным товарищем и успел подхватить его, когда под тем пошатнулась лошадь. Он помог ему подняться, подал выпавшую из рук шпагу и, невзирая на град пуль, преспокойно сказал:

— Друг мой, ведь на мне мундир парламентского советника, поэтому у меня в этой переделке, вероятно, очень нелепый вид?

— Полноте,— сказал подошедший к ним Монтрезор,— взгляните на аббата и успокойтесь.

И действительно, маленький Гонди локтями расталкивал гвардейцев и изо всех сил кричал:

— Три дуэли и штурм! Надеюсь, что уж на этот раз я расстанусь с сутаной!

И с этими словами он стал яростно колоть и рубить рослого испанца.

Сопротивление было недолгим. Испанские солдаты не выдержали натиска французских офицеров, и ни у одного из них не хватило ни времени, ни решимости перезарядить пищали.

— Да, господа, будет у нас о чем рассказать нашим возлюбленным в Париже,— воскликнул Локмариа, подбросив в воздух шляпу.

Тут Сен-Map, де Ту, Куален, де Муи, Лондиньи, офицеры королевской конной гвардии и все прочие молодые дворяне со шпагой в правой руке и пистолетом в левой, теснясь, сталкиваясь и нанося себе в спешке не меньше вреда, чем неприятелю, высыпали наконец на площадку бастиона, подобно тому как вода бурно вырывается из сосуда с узким горлышком.

Победители с таким презрением относились к побежденным солдатам, которые бросались им в ноги, что даже не разоружали их и предоставили им бродить по бастиону, а сами стали бегать в захваченной крепости, как школьники во время каникул, и хохотали от всего сердца, словно участвовали в увеселительной прогулке.

Испанский офицер в коричневом плаще мрачно наблюдал за ними.

— Что это за черти, Амбросио? — говорил он какому-то солдату.— Я в свое время этаких во Франции не видывал. Если у Людовика Тринадцатого вся армия такая,— значит, он только по доброте своей не завоевывает всю Европу.

— Ну, таких, верно, не много; это, видно, отряд головорезов, которым терять нечего, а поживиться всегда кстати.

— Ты прав,— согласился офицер,— попробую подкупить кого-нибудь из них и удрать.

— И он не спеша подошел к одному из гвардейцев, юноше лет восемнадцати, который сидел в сторонке на бруствере; цвет лица у него был розовый, как у девушки, в руке он держал платок с вышивкой и вытирал лоб и светлые белокурые волосы; он взглянул на усеянные рубинами часы-луковицу, которые висели у его пояса на ленте с пышным узлом.

Испанец в удивлении остановился. Если бы он собственными глазами не видел, как этот юноша раскидывал вокруг себя солдат, он подумал бы, что тому под стать лишь нежиться на кушетке да напевать романсы. Но после предположения, высказанного Амбросио, ему пришла в голову мысль, что эти роскошные вещи, вероятно, похищены французом при разграблении дома какой-нибудь богатой женщины; поэтому он решительно подошел к юноше и сказал:

— Hombre![14] Я офицер. Отпусти меня, позволь вернуться на родину.

Юный француз по-детски ласково взглянул на него и, вспомнив о собственной семье, ответил:

— Сударь, я вас представлю маркизу де Куалену, и он, несомненно, удовлетворит вашу просьбу; вы родом из Кастилии или из Арагона?

— Твой Куален обратится за разрешением еще к кому-нибудь, и мне придется ждать целый год. Помоги мне скрыться — получишь четыре тысячи дукатов.

Ласковое лицо француза вспыхнуло гневным румян цем, голубые глаза метали молнии.

— Мне денег? Прочь отсюда, болван! — вскричал он и закатил испанцу звучную пощечину.

Тот, не задумываясь, выхватил из-за пазухи длинный кинжал, рассчитывая без труда всадить его в сердце обидчика; но сильный и ловкий юноша схватил испанца за правую руку, резко вскинул ее вверх и опустил вместе с кинжалом, приставив лезвие к груди взбешенного врага.

— Эй, эй, спокойнее, Оливье! Оливье! — закричали со всех сторон его товарищи.— И так уж кругом валяется немало испанцев.

Вражеского офицера обезоружили.

— Что же нам делать с этим одержимым? — сказал один из них.

— Я себе такого и в лакеи бы не взял,— ответил другой.

— Его стоило бы повесить, — сказал третий, — но, право же, господа, вешать не наше ремесло; передадим его швейцарцам, вон их батальон идет по долине.

И мрачный, невозмутимый испанец, вновь закутавшись в плащ, сам пошел по направлению к батальону; Амбросио решил не оставлять его; пять-шесть молодых сорванцов подталкивали пленника в спину.

Тем временем победители, удивленные собственным успехом, хотели было добиться еще большего. Сен-Мар и старик Куален, с которым юноша во всем советовался, обошли вокруг бастиона и с горечью убедились, что он совершенно отделен от города и что больше ничего предпринять нельзя. Им волей- неволей пришлось вернуться обратно; беседуя, они не спеша направились к де Ту и аббату де Гонди, которые весело балагурили с гвардейцами.

— На нашей стороне вера и справедливость, господа, мы не могли не победить.

— Еще бы! Но и они рубились не хуже нашего!

Завидя Сен-Мара, все притихли и стали шепотом спрашивать друг друга, кто он такой, потом все его окружили и стали с восторгом пожимать ему руки.

— Вы правы, господа,— сказал старый командир,— нынче он, как выражались наши предки, герой дня. Он доброволец, сегодня должен быть представлен королю самим кардиналом.

— Кардиналом! Мы его сами представим. Не быть же такому славному малому кардиналистом, — задорно кричала молодежь.

— Сударь, я лучше, чем кто-либо, отобью у вас охоту служить кардиналу; я состоял при нем пажом и знаю его отлично, — сказал, приблизившись, Оливье д'Антрег.— Зачисляйтесь лучше в королевские гвардейцы; тут, уверяю вас, вы найдете неплохих товарищей.

Старик маркиз приказал трубить сбор его доблестных отрядов и тем самым избавил Сен-Мара от затруднительного ответа. Пушка умолкла, и прибывший ординарец доложил маркизу, что король и кардинал объезжают позиции, чтобы ознакомиться с результатами атаки; маркиз распорядился ввести всех лошадей через брешь, на что потребовалось немало времени, и выстроить оба конных отряда в боевом порядке на таком месте, куда, казалось бы, не мог проникнуть никакой другой род войска, кроме пехоты.